Page 27 - Детство
P. 27
Мышонок, втрое больший её, покорно шёл за нею к воротам и фыркал, оглядывая
красное её лицо.
Нянька Евгенья вывела из дома закутанных, глухо мычавших детей и закричала:
- Василий Васильич, Лексея нет...
- Пошла, пошла! - ответил дедушка, махая рукой, а я спрятался под ступени крыльца,
чтобы нянька не увела и меня.
Крыша мастерской уже провалилась; торчали в небо тонкие жерди стропил, курясь
дымом, сверкая золотом углей; внутри постройки с воем и треском взрывались зелёные,
синие, красные вихри, пламя снопами выкидывалось на двор, на людей, толпившихся пред
огромным костром, кидая в него снег лопатами. В огне яростно кипели котлы, густым облаком
поднимался пар и дым, странные запахи носились по двору, выжимая слезы из глаз; я
выбрался из-под крыльца и попал под ноги бабушке.
- Уйди! - крикнула она.- Задавят, уйди...
На двор ворвался верховой в медной шапке с гребнем. Рыжая лошадь брызгала пеной, а
он, высоко подняв руку с плеткой, орал; грозя:
- Раздайсь!
Весело и торопливо звенели колокольчики, всё было празднично красиво. Бабушка
толкнула меня на крыльцо:
- Я кому говорю? Уйди!
Нельзя было не послушать её в этот час. Я ушел в кухню, снова прильнул к стеклу окна,
но за тёмной кучей людей уже не видно огня,- только медные шлемы сверкают среди зимних
чёрных шапок и картузов.
Огонь быстро придавили к земле, залили, затоптали, полиция разогнала народ, и в кухню
вошла бабушка.
- Это кто? Ты-и? Не спишь, боишься? Не бойся, всё уже кончилось...
Села рядом со мною и замолчала, покачиваясь. Было хорошо, что снова воротилась
тихая ночь, темнота; но и огня было жалко.
Дед вошёл, остановился у порога и спросил:
- Мать?
- Ой?
- Обожглась?
- Ничего.
Он зажёг серную спичку, осветив синим огнём своё лицо хорька, измазанное сажей,
высмотрел свечу на столе и, не торопясь, сел рядом с бабушкой.
- Умылся бы,- сказала она, тоже вся в саже, пропахшая едким дымом.
Дед вздохнул:
- Милостив господь бывает до тебя, большой тебе разум дает...
И, погладив её по плечу, добавил, оскалив зубы:
- На краткое время, на час, а дает!..
Бабушка тоже усмехнулась, хотела что-то сказать, но дед нахмурился.
- Григория рассчитать надо - это его недосмотр! Отработал мужик, отжил! На крыльце
Яшка сидит, плачет, дурак... Пошла бы ты к нему...
Она встала и ушла, держа руку перед лицом, дуя на пальцы, а дед, не глядя на меня, тихо
спросил:
- Весь пожар видел, с начала? Бабушка-то как, а? Старуха ведь... Бита, ломана.. То-то же!
Эх вы-и...
Согнулся и долго молчал, потом встал и, снимая нагар со свечи пальцами, снова спросил:
- Боялся ты?
- Нет.
- И нечего бояться...
Сердито сдернув с плеч рубаху, он пошёл в угол, к рукомойнику, и там, в темноте,
топнув ногою, громко сказал: