Page 29 - Детство

- На-ко, отведи этого спать...
Дядя поманил меня пальцем и пошёл на цыпочках к двери бабушкиной комнаты, а когда
я влез на кровать, он шепнул:
- Умерла тетка-то Наталья...
Это не удивило меня - она уже давно жила невидимо, не выходя в кухню, к столу.
- А где бабушка?
- Там,- ответил дядя, махнув рукою, и ушел всё так же на пальцах босых ног.
Я лежал на кровати, оглядываясь. К стеклам окна прижались чьи-то волосатые, седые,
слепые лица; в углу, над сундуком, висит платье бабушки, - я это знал,- но теперь казалось, что
там притаился кто-то живой и ждет. Спрятав голову под подушку, я смотрел одним глазом на
дверь; хотелось выскочить из перины и бежать. Было жарко, душил густой тяжёлый запах,
напоминая, как умирал Цыганок и по полу растекались ручьи крови; в голове или сердце росла
какая-то опухоль; всё, что я видел в этом доме, тянулось сквозь меня, как зимний обоз по
улице, и давило, уничтожало...
Дверь очень медленно открылась, в комнату вползла бабушка, притворила дверь плечом,
прислонилась к ней спиною и, протянув руки к синему огоньку неугасимой лампады, тихо,
по-детски жалобно, сказала:
- Рученьки мои, рученьки больно...
V
К весне дядья разделились; Яков остался в городе, Михаил уехал за реку, а дед купил
себе большой интересный дом на Полевой улице, с кабаком в нижнем каменном этаже, с
маленькой уютной комнаткой на чердаке и садом, который опускался в овраг, густо
ощетинившийся голыми прутьями ивняка.
- Розог-то! - сказал дед, весело подмигнув мне когда, осматривая сад, я шел с ним по
мягким, протаявшим дорожкам. - Вот я тебя скоро грамоте начну учить, так они годятся...
Весь дом был тесно набит квартирантами; только в верхнем этаже дед оставил большую
комнату для себя и приёма гостей, а бабушка поселилась со мною на чердаке. Окно его
выходило на улицу, и, перегнувшись через подоконник, можно было видеть, как вечерами и
по праздникам из кабака вылезают пьяные, шатаясь, идут по улице, орут и падают. Иногда их
выкидывали на дорогу, словно мешки, а они снова ломились в дверь кабака; она хлопала,
дребезжала, взвизгивал блок, начиналась драка,- смотреть на всё это сверху было очень
занятно. Дед с утра уезжал в мастерские сыновей, помогая им устраиваться; он возвращался
вечером усталый, угнетенный, сердитый.
Бабушка стряпала, шила, копалась в огороде и в саду, вертелась целый день, точно
огромный кубарь, подгоняемый невидимой плёткой, нюхала табачок, чихала смачно и
говорила, отирая потное лицо:
- Здравствуй, мир честнОй, вО веки веков! Ну, вот, Олёша, голуба душа, и зажили мы
тихо-о! Слава те, царица небесная, уж так-то ли хорошо стало всё!
А мне не казалось, что мы живем тихо; с утра до позднего вечера на дворе и в доме
суматошно бегали квартирантки, то и дело являлись соседки, все куда-то торопились и, всегда
опаздывая, охали, всё готовились к чему-то и звали:
- Акулина Ивановна!
Всем улыбаясь одинаково ласково, ко всем мягко внимательная, Акулина Ивановна
заправляла большим пальцем табак в ноздри, аккуратно вытирала нос и палец красным
клетчатым платком и говорила:
- Против вошей, сударыня моя, надо чаще в бане мыться, мятным паром надобно
париться; а коли вошь подкожная - берите гусиного сала, чистейшего, столовую ложку,
чайную сулемы, три капли веских ртути, разотрите всё это семь раз на блюдце черепочком
фаянсовым и мажьте! Ежели деревянной ложкой али костью будете тереть - ртуть пропадет;
меди, серебра не допускайте,вредно!
Иногда она задумчиво советовала:
- Вы, матушка, в Печёры, к Асафу-схимнику сходите,- не умею я ответить вам.