Page 34 - Детство

тихонько о нём; нежным он был, возьмёт меня за уши и говорит ласково про что-то свое, и
непонятно, а хорошо! Человечью ласку на базаре не купишь. Стал было он своим словам
учить меня, да мать запретила, даже к попу водила меня, а поп высечь велел и на офицера
жаловался. Тогда, брат, жили строго, тебе уж этого не испытать, за тебя другими обиды
испытаны, и ты это запомни! Вот я, примерно, я такое испытал...
Стемнело. В сумраке дед странно увеличился; глаза его светятся, точно у кота. Обо всем
он говорит негромко, осторожно, задумчиво, а про себя горячо, быстро и хвалебно. Мне не
нравится, когда он говорит о себе, не нравятся его постоянные приказы:
- Запомни! Ты это запомни!
Многое из того, что он рассказывал, не хотелось помнить, но оно и без приказаний деда
насильно вторгалось в память болезненной занозой. Он никогда не рассказывал сказок, а всё
только бывалое, и я заметил, что он не любит вопросов; поэтому я настойчиво расспрашивал
его:
- А кто лучше: французы или русские?
- Ну, как это знать? Я ведь не видал, каково французы у себя дома живут,- сердито
ворчит он и добавляет:
- В своей норе и хорёк хорош...
- А русские хорошие?
- Со всячинкой. При помещиках лучше были; кованый был народ. А теперь вот все на
воле - ни хлеба, ни соли! Баре, конечно, немилостивы, зато у них разума больше накоплено; не
про всех это скажешь, но коли барин хорош, так уж залюбуешься! А иной и барин, да дурак,
как мешок,- что в него сунут, то и несёт. Скорлупы у нас много; взглянешь - человек, а
узнаешь - скорлупа одна, ядра-то нет, съедено. Надо бы нас учить, ум точить, а точила тоже
нет настоящего...
- Русские сильные?
- Есть силачи, да не в силе дело - в ловкости; силы сколько ни имей, а лошадь всё
сильней.
- А зачем французы нас воевали?
- Ну, война - дело царское, нам это недоступно понять!
Но на мой вопрос, кто таков был Бонапарт, дед памятно ответил:
- Был он лихой человек, хотел весь мир повоевать, и чтобы после того все одинаково
жили, ни господ, ни чиновников не надо, а просто: живи без сословия! Имена только разные, а
права одни для всех. И вера одна. Конечно, это глупость: только раков нельзя различить, а
рыба - вся разная: осётр сому не товарищ, стерлядь селедке не подруга. Бонапарты эти и у нас
бывали - Разин Степан Тимофеев, Пугач Емельян Иванов; я те про них после скажу...
Иногда он долго и молча разглядывал меня, округлив глаза, как будто впервые заметив.
Это было неприятно.
И никогда не говорил со мною об отце моем, о матери.
Нередко на эти беседы приходила бабушка, тихо садилась в уголок, долго сидела там
молча, невидная, и вдруг спрашивала мягко обнимавшим голосом:
- А помнишь, отец, как хорошо было. когда мы с тобой в Муром на богомолье ходили? В
каком бишь это году?..
Подумав, дед обстоятельно отвечал:
- Точно не скажу, а было это до холеры, в год, когда олончан ловили по лесам.
- А верно! Ещё боялись мы их...
- То-то.
Я спрашивал: кто такие олончане и отчего они бегали по лесам,- дед не очень охотно
объяснял:
- Олончане - просто мужики, а бегали из казны, с заводов, от работы.
- А как их ловили?
- Ну, как? Как мальчишки играют: одни - бегут, другие - ловят, ищут. Поймают, плетями
бьют, кнутом; ноздри рвали тоже, клейма на лоб ставили для отметки, что наказан.