Page 18 - Дикая собака Динго,или Повесть о первой любви

коробка большая – ее не пускала подкладка. Он рвал ее пальцами, он мял коробку, он
трудился. Лицо его стало красным. Он даже потихоньку стонал. А Таня ждала, все больше
бледнея. И, глядя на его лицо, как у ребенка покрывшееся испариной, она думала: добрый он
человек или нет.
И вот он вынул коробку, протянул ее Тане. И Таня взяла, не зная, что с нею делать, – она
ей тоже мешала.
Она положила коробку на старые сани возле бочки, полной воды, и капли тотчас же
начали ее точить. Они стучали, как гром, в безмолвии, стоявшем на дворе. Потом пришла
собака, пришла кошка Казак и котята – и все они тоже пытались обнюхать коробку.
Мать потихоньку качала головой. В раздумье посмотрела она на коробку и унесла ее в
дом. А Таня осталась на дворе.
Отец обнял ее еще раз.
Теперь, когда борьба его с конфетами кончилась, он заговорил. Он был возбужден и
говорил очень громко, все время напряженно улыбаясь:
– Как жаль, что тебя не было на пристани! Мы с тетей Надей ждали тебя. Правда, мы
немного задержались на пароходе. Коля заболел малярией. Пришлось ждать санитаров,
которые отнесли бы его. И представь себе, какая-то девочка дала ему на пристани цветы. Это
были саранки, которых я не видел уже много лет. Да, представь себе, она положила цветы на
носилки. Ему так хотелось, чтобы это была ты! Но тебя не было.
Таня поднесла руку к виску, надавила на него пальцами, словно хотела остановить
кровь, приливающую к ее лицу, и отстранилась немного подальше.
– Ты что, Таня? – спросил отец.
– Папа, не говори так громко, – сказала она. – Я очень хорошо тебя слышу.
И собственный дворик Тани ошеломил ее вдруг тишиной.
Отец замолчал. Его возбужденное лицо стало строгим. Улыбка исчезла с губ. А глаза все
же оставались добрыми. Он кашлянул. И странно, этот кашель был знаком уже Тане. Она сама
так порывисто кашляла, когда грустные мысли, как холодный вихрь, внезапно посещали ее.
Он пристально глядел на Таню, тихонько сжимал ее плечо.
– Я знаю, что ты на меня сердишься, Таня, – сказал он. – Но ведь мы будем большими
друзьями, правда?
– Пойдемте пить чай, – сказала Таня. – Вы хотите чаю?
– Ого! Вот ты у меня какая! – тихо промолвил отец, чуть посильнее нажимая на плечо
Тани.
Она поняла его и поправилась.
– Пойдем к нам пить чай, папа, – сказала она. И слезы запросились у нее из глаз. – Ведь я
еще не привыкла, папа.
Он оставил ее плечо и рукою провел по щеке Тани.
– Да, ты права, Танюша, – сказал он еле слышно. – Трудно это все в пятнадцать лет,
трудно, брат. А все-таки мы будем друзьями. Пойдем пить чай.
И впервые на деревянном низеньком крылечке Таниного дома зазвучали иные шаги, чем
она привыкла слышать, – тяжелые шаги мужчины, ее отца.

VII

Когда в школе спросили у Тани, не приходится ли ей родственником или двоюродным
братом Коля Сабанеев, поступивший к ним в класс, то одним она сказала – да, другим
сказала – нет, и так как это было все равно для многих, то вскоре ее перестали спрашивать.
А Филька, потратив столько напрасных усилий на поиски страны Маросейки, больше ни
о чем не спрашивал Таню.
Но зато он сидел на парте как раз за спиною Тани и мог смотреть на ее затылок сколько
ему было угодно. Однако и затылок может кое-что рассказать. Он может быть холодным и
жестким, как камень, из которого Филька высекал в лесу огонь. Он может быть нежным, как