Page 43 - Дикая собака Динго,или Повесть о первой любви

– Что ты делаешь, Филька? – закричала она. – Может быть, это вредно!
– Что ты, Таня, это вовсе не вредно, – сказал Филька. – Это немного невкусно, но зато
смешно. Правда, смешно?
Действительно, Таня не могла удержаться от смеха.
А на глазах у Фильки загорелись слезы. Они, точно огоньки, светились из-под его
толстых век. Он все жевал и жевал.
«Почему он как будто плачет?»
Таня огляделась вокруг, но не нашла никого, кто заставил бы Фильку плакать.
«Может быть, в эти детские свечи подмешивают какое-нибудь горькое вещество?»
Она силой отняла у него свечу.
– Ты заболеешь, Филька, – сказала Таня. – А ведь утром я хотела пойти с тобой в школу
на спектакль. И зачем ты, – добавила она, – показываешь детям глупые примеры? Посмотри.
Рядом с Филькой стоял его маленький брат и тоже жевал свечку. Но он, по-видимому, не
испытывал при этом никакой горечи. Его лицо с широкими скулами было только лукаво и
выражало в полной мере удовольствие. А в руках он держал апельсин.

XV

Гости ушли после полуночи, и Таня всем пожелала счастья: своим дружным и
недружным подругам, и охотнику, и Фильке, и отцу, и матери, и Надежде Петровне.
И Коле сказала:
– С Новым годом, Коля! Будь, друг, счастлив, и забудем об этой глупой рыбе.
Она решила больше не думать о нем.
А среди ночи Таня проснулась в страхе. Из личинок, которые она вчера положила на
лежанку, вывелся молодой комар. Может быть, это был и старый комар, отогревшийся среди
мотылей на печке, но только он ожил вдруг и зазвенел.
Это было так страшно! Он звенел среди ночи зимой, когда ему вовсе не следовало
звенеть.
Таня сидела на кровати, глядя в темноту, и слушала этот звон, это трепетание комариных
крыльев, а сердце ее стучало громко, словно колотушка ночного сторожа.
Неужели этот жалкий звук мог ее так испугать?
«Надо его убить», – подумала Таня.
Но комар пропищал еще немного и замолк. Он умер сам.
Таня же снова заснула и утром проснулась с радостью.
Мать уже ушла в больницу на дежурство, но и это не огорчило Таню. Какое раздолье
было у нее на душе, как легко ее тело – оно как будто совсем потеряло свой вес.
«Что это, – думала она, – каникулы? Или, может быть, в самом деле любовь, о которой
без всякой совести говорит толстощекая Женя? Ну и пусть любовь. Пусть она… Но я буду с
ним сегодня танцевать на елке. И я пойду на каток. Я им вовсе не буду мешать. Я постою там с
краю за сугробом и посмотрю только, как они будут кататься. И, может быть, у него на коньке
развяжется какой-нибудь ремешок. Тогда я завяжу его своими руками. Да, я сделаю так
непременно».
И пока Таня мылась и завтракала, она все думала об этом. И глаза ее сияли, новым
впечатлением казался ей каждый шаг, каждое движение руки.
Она наточила коньки, перевязала их крепко ремешками и позвала с собой старую собаку,
бросив ей на снег кусочек сахару. Та поискала его, тычясь мордой в разные места, но при
своем слабом нюхе так и не могла найти.
И все же бедный Тигр на этот раз пошел с ней. Но, как потом рассудил он своим
стариковским умом, это было совершенно напрасно. Они зря простояли целый час на реке у
катка, прячась за каждый сугроб. Никого они не встретили здесь. Пусто было вокруг. А то, что
увидал он внизу на реке, было даже опасно. Из-за дальнего мыса, покрытого лесом, тихо
крался ветер, краем задевая скалы и с шипением сдувая снег с камней.