Page 25 - Капитанская дочка

Все были поражены. «Ну, – сказал комендант, – видно, нам от него толку не добиться.
Юлай, отведи башкирца в анбар. А мы, господа, кой о чем еще потолкуем».
Мы стали рассуждать о нашем положении, как вдруг Василиса Егоровна вошла в
комнату, задыхаясь и с видом чрезвычайно встревоженным.
– Что это с тобою сделалось? – спросил изумленный комендант.
– Батюшки, беда! – отвечала Василиса Егоровна. – Нижнеозерная взята сегодня утром.
Работник отца Герасима сейчас оттуда воротился. Он видел, как ее брали. Комендант и все
офицеры перевешаны. Все солдаты взяты в полон. Того и гляди злодеи будут сюда.
Неожиданная весть сильно меня поразила. Комендант Нижнеозерной крепости, тихий и
скромный молодой человек, был мне знаком: месяца за два перед тем проезжал он из
Оренбурга с молодой своей женою и останавливался у Ивана Кузмича. Нижнеозерная
находилась от нашей крепости верстах в двадцати пяти. С часу на час должно было и нам
ожидать нападения Пугачева. Участь Марьи Ивановны живо представилась мне, и сердце у
меня так и замерло.
– Послушайте, Иван Кузмич! – сказал я коменданту. – Долг наш защищать крепость до
последнего нашего издыхания; об этом и говорить нечего. Но надобно подумать о
безопасности женщин. Отправьте их в Оренбург, если дорога еще свободна, или в
отдаленную, более надежную крепость, куда злодеи не успели бы достигнуть.
Иван Кузмич оборотился к жене и сказал ей: «А слышь ты, матушка, и в самом деле, не
отправить ли вас подале, пока не управимся мы с бунтовщиками?»
– И, пустое! – сказала комендантша. – Где такая крепость, куда бы пули не залетали?
Чем Белогорская ненадежна? Слава богу, двадцать второй год в ней проживаем. Видали и
башкирцев и киргизцев: авось и от Пугачева отсидимся!
– Ну, матушка, – возразил Иван Кузмич, – оставайся, пожалуй, коли ты на крепость
нашу надеешься. Да с Машей-то что нам делать? Хорошо, коли отсидимся или дождемся

сикурса; 36 ну, а коли злодеи возьмут крепость?
– Ну, тогда… – Тут Василиса Егоровна заикнулась и замолчала с видом чрезвычайного
волнения.
– Нет, Василиса Егоровна, – продолжал комендант, замечая, что слова его
подействовали, может быть, в первый раз в его жизни. – Маше здесь оставаться не гоже.
Отправим ее в Оренбург к ее крестной матери: там и войска и пушек довольно, и стена
каменная. Да и тебе советовал бы с нею туда же отправиться; даром что ты старуха, а
посмотри, что с тобою будет, коли возьмут фортецию приступом.
– Добро, – сказала комендантша, – так и быть, отправим Машу. А меня и во сне не
проси: не поеду. Нечего мне под старость лет расставаться с тобою да искать одинокой
могилы на чужой сторонке. Вместе жить, вместе и умирать.
– И то дело, – сказал комендант. – Ну, медлить нечего. Ступай готовить Машу в дорогу.
Завтра чем свет ее и отправим, да дадим ей и конвой, хоть людей лишних у нас и нет. Да где
же Маша?
– У Акулины Памфиловны, – отвечала комендантша. – Ей сделалось дурно, как
услышала о взятии Нижнеозерной; боюсь, чтобы не занемогла. Господи владыко, до чего мы
дожили!
Василиса Егоровна ушла хлопотать об отъезде дочери. Разговор у коменданта
продолжался; но я уже в него не мешался и ничего не слушал. Марья Ивановна явилась к
ужину бледная и заплаканная. Мы отужинали молча и встали из-за стола скорее
обыкновенного; простясь со всем семейством, мы отправились по домам. Но я нарочно
забыл свою шпагу и воротился за нею: я предчувствовал, что застану Марью Ивановну одну.
В самом деле, она встретила меня в дверях и вручила мне шпагу. «Прощайте, Петр
Андреич! – сказала она мне со слезами. – Меня посылают в Оренбург. Будьте живы и

36 Сикурс (воен., устар. ) – помощь.