Page 30 - Капитанская дочка

Ну, Петр Андреич, чуть было не стряслась беда, да, слава богу, все прошло благополучно:
злодей только что уселся обедать, как она, моя бедняжка, очнется да застонет!.. Я так и
обмерла. Он услышал: «А кто это у тебя охает, старуха?» Я вору в пояс: «Племянница моя,
государь; захворала, лежит, вот уж другая неделя». – «А молода твоя племянница?» –
«Молода, государь». – «А покажи-ка мне, старуха, свою племянницу». У меня сердце так и
екнуло, да нечего было делать. – «Изволь, государь; только девка-то не сможет встать и
придти к твоей милости». – «Ничего, старуха, я и сам пойду погляжу». И ведь пошел
окаянный за перегородку; как ты думаешь! ведь отдернул занавес, взглянул ястребиными
своими глазами! – и ничего… бог вынес! А веришь ли, я и батька мой так уж и
приготовились к мученической смерти. К счастию, она, моя голубушка, не узнала его.
Господи владыко, дождались мы праздника! Нечего сказать! бедный Иван Кузмич! кто бы
подумал!.. А Василиса-то Егоровна? А Иван-то Игнатьич? Его-то за что?.. Как это вас
пощадили? А каков Швабрин, Алексей Иваныч? Ведь остригся в кружок и теперь у нас тут
же с ними пирует! Проворен, нечего сказать! А как сказала я про больную племянницу, так
он, веришь ли, так взглянул на меня, как бы ножом насквозь; однако не выдал, спасибо ему и
за то. – В эту минуту раздались пьяные крики гостей и голос отца Герасима. Гости требовали
вина, хозяин кликал сожительницу. Попадья расхлопоталась. – Ступайте себе домой, Петр
Андреич, – сказала она, – теперь не до вас; у злодеев попойка идет. Беда, попадетесь под
пьяную руку. Прощайте, Петр Андреич. Что будет, то будет; авось бог не оставит.
Попадья ушла. Несколько успокоенный, я отправился к себе на квартиру. Проходя
мимо площади, я увидел несколько башкирцев, которые теснились около виселицы и
стаскивали сапоги с повешенных; с трудом удержал я порыв негодования, чувствуя
бесполезность заступления. По крепости бегали разбойники, грабя офицерские дома. Везде
раздавались крики пьянствующих мятежников. Я пришел домой. Савельич встретил меня у
порога. «Слава богу! – вскричал он, увидя меня. – Я было думал, что злодеи опять тебя
подхватили. Ну, батюшка Петр Андреич! веришь ли? все у нас разграбили, мошенники:
платье, белье, вещи, посуду – ничего не оставили. Да что уж! Слава богу, что тебя живого
отпустили! А узнал ли ты, сударь, атамана?»
– Нет, не узнал; а кто ж он такой?
– Как, батюшка? Ты и позабыл того пьяницу, который выманил у тебя тулуп на
постоялом дворе? Заячий тулупчик совсем новешенький, а он, бестия, его так и распорол,
напяливая на себя!
Я изумился. В самом деле сходство Пугачева с моим вожатым было разительно. Я
удостоверился, что Пугачев и он были одно и то же лицо, и понял тогда причину пощады,
мне оказанной. Я не мог не подивиться странному сцеплению обстоятельств: детский тулуп,
подаренный бродяге, избавлял меня от петли, и пьяница, шатавшийся по постоялым дворам,
осаждал крепости и потрясал государством!
– Не изволишь ли покушать? – спросил Савельич, неизменный в своих привычках. –
Дома ничего нет; пойду пошарю да что-нибудь тебе изготовлю.
Оставшись один, я погрузился в размышления. Что мне было делать? Оставаться в
крепости, подвластной злодею, или следовать за его шайкою было неприлично офицеру.
Долг требовал, чтобы я явился туда, где служба моя могла еще быть полезна отечеству в
настоящих затруднительных обстоятельствах… Но любовь сильно советовала мне
оставаться при Марье Ивановне и быть ей защитником и покровителем. Хотя я и предвидел
скорую и несомненную перемену в обстоятельствах, но все же не мог не трепетать,
воображая опасность ее положения.
Размышления мои были прерваны приходом одного из казаков, который прибежал с
объявлением, «что-де великий государь требует тебя к себе». – «Где же он?» – спросил я,
готовясь повиноваться.
– В комендантском, – отвечал казак. – После обеда батюшка наш отправился в баню, а
теперь отдыхает. Ну, ваше благородие, по всему видно, что персона знатная: за обедом
скушать изволил двух жареных поросят, а парится так жарко, что и Тарас Курочкин не