Page 49 - Капитанская дочка

твои перепугали.
Зурин тотчас распорядился. Он сам вышел на улицу извиняться перед Марьей
Ивановной в невольном недоразумении и приказал вахмистру отвести ей лучшую квартиру в
городе. Я остался ночевать у него.
Мы отужинали, и, когда остались вдвоем, я рассказал ему свои похождения. Зурин
слушал меня с большим вниманием. Когда я кончил, он покачал головою и сказал: «Все это,
брат, хорошо; одно нехорошо; зачем тебя черт несет жениться? Я, честный офицер, не захочу
тебя обманывать: поверь же ты мне, что женитьба блажь. Ну, куда тебе возиться с женою да
нянчиться с ребятишками? Эй, плюнь. Послушайся меня: развяжись ты с капитанскою
дочкой. Дорога в Симбирск мною очищена и безопасна. Отправь ее завтра ж одну к
родителям твоим: а сам оставайся у меня в отряде. В Оренбург возвращаться тебе незачем.
Попадешься опять в руки бунтовщикам, так вряд ли от них еще раз отделаешься. Таким
образом любовная дурь пройдет сама собою, и все будет ладно».
Хотя я не совсем был с ним согласен, однако ж чувствовал, что долг чести требовал
моего присутствия в войске императрицы. Я решился последовать совету Зурина: отправить
Марью Ивановну в деревню и остаться в его отряде.
Савельич явился меня раздевать; я объявил ему, чтоб на другой же день готов он был
ехать в дорогу с Марьей Ивановной. Он было заупрямился. «Что ты, сударь? Как же я
тебя-то покину? Кто за тобою будет ходить? Что скажут родители твои?»
Зная упрямство дядьки моего, я вознамерился убедить его лаской и искренностию.
«Друг ты мой, Архип Савельич! – сказал я ему. – Не откажи, будь мне благодетелем; в
прислуге здесь я нуждаться не стану, а не буду спокоен, если Марья Ивановна поедет в
дорогу без тебя. Служа ей, служишь ты и мне, потому что я твердо решился, как скоро
обстоятельства дозволят, жениться на ней».
Тут Савельич сплеснул руками с видом изумления неописанного. «Жениться! –
повторил он. – Дитя хочет жениться! А что скажет батюшка, а матушка-то что подумает?»
– Согласятся, верно согласятся, – отвечал я, – когда узнают Марью Ивановну. Я
надеюсь и на тебя. Батюшка и матушка тебе верят: ты будешь за нас ходатаем, не так ли?
Старик был тронут. «Ох, батюшка ты мой Петр Андреич! – отвечал он. – Хоть раненько
задумал ты жениться, да зато Марья Ивановна такая добрая барышня, что грех и пропустить
оказию. Ин быть по-твоему! Провожу ее, ангела божия, и рабски буду доносить твоим
родителям, что такой невесте не надобно и приданого».
Я благодарил Савельича и лег спать в одной комнате с Зуриным. Разгоряченный и
взволнованный, я разболтался. Зурин сначала со мною разговаривал охотно; но мало-помалу
слова его стали реже и бессвязнее; наконец, вместо ответа на какой-то запрос, он захрапел и
присвистнул. Я замолчал и вскоре последовал его примеру.
На другой день утром пришел я к Марье Ивановне. Я сообщил ей свои предположения.
Она признала их благоразумие и тотчас со мною согласилась. Отряд Зурина должен был
выступить из города в тот же день. Нечего было медлить. Я тут же расстался с Марьей
Ивановной, поручив ее Савельичу и дав ей письмо к моим родителям. Марья Ивановна
заплакала. «Прощайте, Петр Андреич! – сказала она тихим голосом. – Придется ли нам
увидаться, или нет, бог один это знает; но век не забуду вас; до могилы ты один останешься в
моем сердце». Я ничего не мог отвечать. Люди нас окружали. Я не хотел при них
предаваться чувствам, которые меня волновали. Наконец она уехала. Я возвратился к
Зурину, грустен и молчалив. Он хотел меня развеселить; я думал себя рассеять: мы провели
день шумно и буйно и вечером выступили в поход.
Это было в конце февраля. Зима, затруднявшая военные распоряжения, проходила, и
наши генералы готовились к дружному содействию. Пугачев все еще стоял под Оренбургом.
Между тем около его отряды соединялись и со всех сторон приближались к злодейскому
гнезду. Бунтующие деревни при виде наших войск приходили в повиновение; шайки
разбойников везде бежали от нас, и все предвещало скорое и благополучное окончание.
Вскоре князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачева, рассеял его толпы,