Page 47 - Капитанская дочка

прежнее счастливое время… Оба мы плакали… Наконец я стал объяснять ей мои
предположения. Оставаться ей в крепости, подвластной Пугачеву и управляемой
Швабриным, было невозможно. Нельзя было думать и об Оренбурге, претерпевающем все
бедствия осады. У ней не было на свете ни одного родного человека. Я предложил ей ехать в
деревню к моим родителям. Она сначала колебалась: известное ей неблагорасположение
отца моего ее пугало. Я ее успокоил. Я знал, что отец почтет за счастие и вменит себе в
обязанность принять дочь заслуженного воина, погибшего за отечество. «Милая Марья
Ивановна! – сказал я наконец. – Я почитаю тебя своею женою. Чудные обстоятельства
соединили нас неразрывно: ничто на свете не может нас разлучить». Марья Ивановна
выслушала меня просто, без притворной застенчивости, без затейливых отговорок. Она
чувствовала, что судьба ее соединена была с моею. Но она повторила, что не иначе будет
моею женою, как с согласия моих родителей. Я ей и не противуречил. Мы поцеловались
горячо, искренно – и таким образом все было между нами решено.
Через час урядник принес мне пропуск, подписанный каракульками Пугачева, и позвал
меня к нему от его имени. Я нашел его готового пуститься в дорогу. Не могу изъяснить то,
что я чувствовал, расставаясь с этим ужасным человеком, извергом, злодеем для всех, кроме
одного меня. Зачем не сказать истины? В эту минуту сильное сочувствие влекло меня к нему.
Я пламенно желал вырвать его из среды злодеев, которыми он предводительствовал, и
спасти его голову, пока еще было время. Швабрин и народ, толпящийся около нас, помешали
мне высказать все, чем исполнено было мое сердце.
Мы расстались дружески. Пугачев, увидя в толпе Акулину Памфиловну, погрозил
пальцем и мигнул значительно; потом сел в кибитку, велел ехать в Берду, и когда лошади
тронулись, то он еще раз высунулся из кибитки и закричал мне: «Прощай, ваше благородие!
Авось увидимся когда-нибудь». – Мы точно с ним увиделись, но в каких обстоятельствах!..
Пугачев уехал. Я долго смотрел на белую степь, по которой неслась его тройка. Народ
разошелся. Швабрин скрылся. Я воротился в дом священника. Все было готово к нашему
отъезду; я не хотел более медлить. Добро наше все было уложено в старую комендантскую
повозку. Ямщики мигом заложили лошадей. Марья Ивановна пошла проститься с могилами
своих родителей, похороненных за церковью. Я хотел ее проводить, но она просила меня
оставить ее одну. Через несколько минут она воротилась, обливаясь молча тихими слезами.
Повозка была подана. Отец Герасим и жена его вышли на крыльцо. Мы сели в кибитку
втроем: Марья Ивановна с Палашей и я. Савельич забрался на облучок. «Прощай, Марья
Ивановна, моя голубушка! прощайте, Петр Андреич, сокол наш ясный! – говорила добрая
попадья. – Счастливый путь, и дай бог вам обоим счастия!» Мы поехали. У окошка
комендантского дома я увидел стоящего Швабрина. Лицо его изображало мрачную злобу. Я
не хотел торжествовать над уничтоженным врагом и обратил глаза в другую сторону.
Наконец мы выехали из крепостных ворот и навек оставили Белогорскую крепость.

Глава XIII
Арест

Не гневайтесь, сударь: по долгу моему
Я должен сей же час отправить вас в тюрьму.
– Извольте, я готов; но я в такой надежде,
Что дело объяснить дозволите мне прежде.
Княжнин

Соединенный так нечаянно с милой девушкою, о которой еще утром я так мучительно
беспокоился, я не верил самому себе и воображал, что все со мною случившееся было пустое
сновидение. Марья Ивановна глядела с задумчивостию то на меня, то на дорогу, и, казалось,
не успела еще опомниться и прийти в себя. Мы молчали. Сердца наши слишком были
утомлены. Неприметным образом часа через два очутились мы в ближней крепости, также