Page 29 - Лабиринт

сторонятся, а девчонки перед ней лебезят: «Изольда Павловна!», «Изольда Павловна!»
Заискивают, в рот ей глядят, улыбаются. Такая уж натура девчоночья.
И еще одно. Про Изольду Павловну в классе не говорят ни хорошо, ни плохо. Если кто
«пару» получил и злится, недоволен, лучше помолчи. Потому что Толикиному классу
дважды не повезло: у них Женька учится.
А Женька — дочка Изольды Павловны. А Изольда Павловна — их классная
руководительница.
Правда, ни в чем таком Женька пока не замечена. Училась она хорошо. В классе были
круглые пятерочники — Коля Суворов, например. А Женька, как бы хорошо своей матери ни
отвечала, та всегда ей только четверки ставила. Лучше других отвечала Женька, а Изольда
Павловна все равно четверки ей ставила — ну не обидно ли!
Женька со своими четверками шла к парте спокойно, только чуть губы поджав, а в
перемену объясняла Цыпе, что мать ей четверки принципиально ставит. Что другая бы
учительница ей только пятерки ставила.
Цыпа кивал головой, предпочитая с Женькой не ссориться, а Толик хмыкал про себя.
Ему казалось, Женька про эту принципиальность нарочно говорит, чтоб в классе больше ее
мать уважали.
Тут же он останавливал, упрекал себя. Ведь это хорошо, что учительница свою дочку
строже, чем других, спрашивает! Так и надо!
Но уж что-то слишком старалась Изольда Павловна, спрашивая свою Женьку, и
слишком громко говорила Женька о принципиальности. Нет, не нравилось это Толику, хоть
убей! Вообще ему Женькины разговоры не нравились.
Она всегда себя так вела, будто ей известно про каждого в классе такое, что никто не
знает. Будто все у нее на ладошке. И если на перемене заходил какой-нибудь спор, Женька
всегда последней высказывалась. И все — а особенно девчонки — ждали, что она скажет.
Будто не Женька это говорила, а Изольда Павловна. И говорила-то Женька, как мать. Так
говорила, будто к этому и прибавить нечего. Будто Женькино мнение окончательное и
спорить тут больше не о чем.
Хуже того, эти Женькины высказывания всегда означали неприятности для того, о ком
она говорила.
Первым был Цыпа. В каждом классе, наверное, есть разгильдяй и лодырь, так вот Цыпа
был разгильдяем пятого «А». Лучшим и крупнейшим сачком и лентяем.
— Ах этот Цыпленков! — сказала однажды на перемене учительницына Женька,
пренебрежительно морща нос. — Да он законченный негодяй!
Цыпа в эту минуту мирно целился в доску мокрой тряпкой. Услышав Женькино
высказывание, он сразу свял, кончики губ у него опустились вниз, а глаза, только что
походившие на автомобильные фары, разом потухли.
И действительно, прогуляв однажды, сбегав, иначе сказать, в кино во время уроков,
Цыпа впал в немилость у Изольды Павловны, и все наглядно убедились, какова их новая
учительница.
Ее воспитание походило на старинную мельницу в Древнем Риме, где зерна растирают
два плотно пригнанных друг к другу каменных жернова, — есть в учебнике истории такая
картинка. Изольда Павловна кинула Цыпу в мельницу и растерла его в порошок.
Это было не так сложно. Учительница велела развернуть первую парту лицом к классу,
пересадила за нее Цыпу и спрашивала его на каждом уроке целый месяц кряду. Цыпа
изменился на глазах, но что с ним, беднягой, стало! Стоило на переменке, когда Цыпа бегал
в поте лица или боролся с кем-нибудь, крикнуть громко: «Цыпленков!» — как Цыпа крупно
вздрагивал, вытягивался в струнку и бледнел.
Он, наверное, был готов теперь сделать для Изольды Павловны что угодно. Броситься в
ледяную воду, прыгнуть с небоскреба, потушить пожар. И этот зигзаг в Цыпиной судьбе
предсказала Женька.
Раньше, при старой учительнице, Толик и Цыпа вроде даже дружили, играли в шайбу