Page 33 - Лабиринт

заставили идти домой, он возвращается, а дома все по-другому. Баба Шура его с хлебом-
солью встречает. Низко в пояс кланяется. Как бы не так! Жди!
Все это было правдой, но мама — мама не выходила из головы. Она умоляла. Она так
просила Толика. И ее лицо, враз ставшее таким ужасным, стояло перед глазами.
На углу Толик остановился. Поблескивая серебряным гербом, под светом фонаря
отливал оранжевым почтовый ящик. Сюда бросила жалобу на отца баба Шура.
Толик подошел к ящику, потрогал его осторожно. Сколько писем сюда входит? Тысяча,
наверное, вон какой он здоровый. И неужели из целой тысячи одно не может потеряться?
Сзади скрипнули тормоза. Толик обернулся. Из красного «Москвича» вылезал
забавный бородатый парень в шляпе с пером. Парень был молодой, а борода у него выросла
уже густая, пушистая, как у колдуна, и колдун пел смешным голосом неколдовскую песню:

Го-о-ри, огонь, ка-ак Про-метей!
Го-о-ри, огонь, ка-ак Про-метей!

Под мышкой у парня торчал свернутый мешок с железными краями. Распевая,
бородатый подошел к ящику, развернул мешок, как-то хитро всунул его в дно и вдруг сказал
вежливо Толику:
— Здравствуйте!
Толик улыбнулся и стал смотреть, как распухает мешок, вставленный в ящик. Он рос
на глазах, словно удав, глотающий кроликов. Письма шуршали, падая в мешок, а бородатый
парень прислушивался, как музыкант, к этому звуку и улыбался сам себе.
Очень ловко парень в шляпе оторвал мешок от ящика, задиристо подмигнул Толику и
сказал тем же тоном:
— До свидания!
Парень уходил, напевая свою песенку, и Толик вдруг почувствовал, что должен
остановить его.
— Скажите! — крикнул Толик. — А бывает, что письма теряются?
Сердце часто-часто стучало в Толике; он ждал, что ответит забавный парень, потому
что от этого зависело очень многое; он смотрел на бородача действительно как на колдуна, и
человек в шляпе с пером его не подвел.
— Чего не бывает, — сказал он, садясь за руль «Москвича», — на белом свете!
Машина фыркнула, взвизгнула колесами и исчезла, словно привидение. Толик подошел
к ящику и посмотрел на его дно. Дно было железное. Толик пошевелил его, дно не
поддавалось. Толик постучал по нему.
Ящик отозвался глухим, старческим голосом.

4

У ворот Толика окликнула тетя Поля. Она сидела на лавочке, кого-то, наверное,
поджидала, и нос у нее посинел от холода.
Толик остановился, тетя Поля подошла к нему вплотную, потерла варежкой нос в
нерешительности.
— Вот что, — сказала она, откашливаясь. — Вот что я тебе скажу, Толик. Маму-то вам
с отцом одну оставлять нельзя. Заест ее бабка.
От кого другого Толик бы повернул и говорить дальше не стал — не суйте нос не в
свое дело, — но тетя Поля была другой человек, хоть и соседка всего-навсего, а будто
близкая.
Тетя Поля Толика знала с самых пеленок, как она говорит. Да он и сам помнит, как лет
пяти объявлял дома: «Пошел на шай», — и ходил к тете Поле в гости. У нее всегда
находилось для Толика что-нибудь вкусненькое — маринованный огурчик или мармелад в
вазочке. Может, тогда, маленьким, Толик приходил к тете Поле из-за этого, из-за огурчиков