Page 37 - Лабиринт
P. 37
Еще недавно он радовался, что придумал такую штуку. Никто и не догадается! Было письмо
— и нет его. Писали? Писали. В ящик бросили? Бросили. А письма нет — фокус-покус.
А вот какой фокус вышел. Страшный…
В отчаянии Толик дернул толстяка за рукав и заплакал.
— Дяденька! — крикнул он. — Честное слово. Честное пионерское! Отдайте письмо.
Отдайте, я все расскажу.
— А ну-ка! — прорычал почтарь, отодвигая Толика толстой рукой. — Отойди! Ишь
хулиган какой!
Он сел в «Москвич», отчего тот покосился на один бок, кинул свой мешок через плечо
куда-то в черное нутро кузова и завел машину.
— Дяденька! — крикнул в который раз Толик, умоляюще вцепившись в ручку
«Москвича». — Ну, дяденька!..
Почтарь рванул машину, и Толик чуть не упал под колесо, едва успев отпустить ручку.
— Не положено! — крикнул ему на прощанье толстяк.
«Москвич», расплескивая тонкий лед в лужах, помчался вперед, ехидно подмигивая
красными огоньками.
Толик на мгновенье представил, что произошло, и закричал — жутко, пронзительно.
Потом подбежал к оранжевому ящику и яростно стукнул его кулаком. По замерзшей руке,
словно молния, стеганула острая боль, и Толик бессильно заплакал.
«Дурак, идиот! — клял себя Толик. — Что наделал! Что наделал! И почему так
получается: когда хочешь сделать хорошее, выходит плохое?!»
6
Не зря говорят: понедельник — день тяжелый. Впрочем, давно уж не было у Толика
легких дней. Один другого тяжелей, словно гири.
Все уроки Толик сидел как во сне. Слова учителей долетали откуда-то издалека, словно
в ушах была вата. Потом так же далеко прогремел последний звонок, и Толик побрел
одеваться. Он шел по лестнице — глухой, какой-то пустой, равнодушный — и вдруг едва не
покатился кубарем: пропустил ступеньку.
Внизу, спиной к Толику, стоял отец.
Он стоял спиной и разглядывал расписание — наверное, смотрел, сколько у Толика
уроков.
Толик метнулся в сторону и заскочил в уборную. Забравшись в кабину, он накинул
крючок и прислонился лбом к двери.
Гулко громыхало сердце, он дышал тяжело, с перерывами. Каждый, кто входил в
уборную и шаркал ногами там, за тонкой дверцей, казался Толику отцом, и тогда он
сдерживал дыхание, чтобы его не было слышно.
Отдышавшись, Толик сбросил крючок и выглянул в коридор, едва приоткрыв дверь.
Отец по-прежнему стоял у расписания, но уже не разглядывал его, а смотрел вверх, на
лестницу. Весь класс уже разошелся, а Толика не было, и отец ждал, ждал терпеливо, крутя в
руках шапку.
Толик почувствовал, как больно сжалось у него сердце. Он успел разглядеть, какое
обиженное лицо было у отца, как разбегались черными полосками две морщины от носа.
Отец похудел и казался таким беззащитным и жалким, что Толик едва не бросился к нему.
Он сдержался, прикрыл дверь, прошел мимо ряда кабинок. Что делать? Ждать, когда
отец уйдет! Но он может не уйти. Он ведь видит, что Толикина шуба одна осталась на
вешалке. Он может предупредить нянечку, а сам пойдет по классам искать Толика, а потом
зайдет в уборную и найдет его тут.
Толик взглянул за окно. Во дворе дурачились ребята из их класса, гонялись друг за
дружкой. Одна Женька стояла в стороне, поджав губы и снисходительно глядя на остальных.
И вдруг Толик кинулся к окну.