Page 40 - Лабиринт

укатил себе, довольно посмеиваясь.
Все люди, все эти взрослые, весь мир показался Толику ужасным, мерзким,
отвратительным.
Толик подскочил к ящику и сунул в его железный рот кинопленку. Конец пленки
выставлялся наружу, и казалось, что оранжевый ящик показывает язык.
Толик шаркнул спичкой о коробок. Спичка тут же потухла. Толик запалил еще одну, но
и она потухла от легкого ветерка.
Стараясь успокоиться, Толик вспомнил, как закуривал на улице отец — сложив ладони
кульком, чтобы ветер не гасил огня.
Сердце колотилось, будто молот о наковальню. Казалось, оно отдается в почтовом
ящике — гулком и холодном, гремит, словно колокол, и его стук слышно за квартал.
Усмиряя сердце, Толик старался не дышать. От этого звенело в висках. Он злился на себя,
что не может спокойно сделать такое простое дело, но спички то гасли, то ломались, словно
соломенные.
Сзади заскрипели шаги, сердце заколотилось часто-часто, как колеса вагонов на стыке.
Толик сунул спички в карман и попробовал сделать скучающий вид.
Но вида у него не получилось. Уши и щеки горели, как стоп-сигналы на том
«Москвиче», ноги и руки мелко вздрагивали. Он казался сам себе воришкой, который
первый раз в жизни хочет украсть и еще не знает, как это сделать.
Шаги проскрипели мимо. Прохожему не было дела до мальчишки, который
прислонился к почтовому ящику.
Он зажег спичку и укрыл слабый огонек ладонями. Руки опалило, пленка вспыхнула и
опять погасла.
Толик обернулся — улица вновь пустовала, лишь где-то вдали маячили маленькие
фигурки.
Он лихорадочно достал сразу толстый виток цветных фильмов и стал совать их в ящик,
пока жесткая пленка не уткнулась в мягкое бумажное дно.
«Вот они, голубчики, — подумал Толик и вздрогнул. — Ведь там еще и чужие письма!
Чужие? Ну и что! Чужим людям наплевать на Толика, наплевать на его горе!» Он вспомнил
бабку, вспомнил шофера, который окатил его грязью, он увидел пустые, безразличные глаза
Изольды Павловны. Никому нет дела до Толика, и ему тоже нет дела до других!
Пленка вспыхнула, огонь, словно жулик, шмыгнул в оранжевый ящик, и оттуда
повалил желтый удушливый дым. Через мгновенье в ящике шелестело, гудело, щелкало,
будто там стоял примус, а на примусе кипел чайник.
Толик вздохнул. Порядок! Письма горели.
Он улыбнулся, похлопал ящик по нагретому боку и услышал странный звук. Что-то
вроде скрипа.
Толик обернулся.
У обочины дороги стоял почтовый «Москвич», а от него аршинными шагами несся тот
самый веселый парень. Борода у него была на месте, а вот шляпу с пером он где-то оставил,
и Толик чуть не захохотал: бородач был лысый.
Да, странные моменты бывают у человека. В минуту крайней опасности он вдруг
смеется. Когда надо спасаться — стоит. А еще поговорка есть: дают — бери, бьют — беги.
Толик стоял как завороженный, смотрел на лысого парня с густой бородой и никуда не
убегал.
В одно мгновенье парень подскочил к Толику и охватил его за плечо.
— Ты что? — крикнул он удивленно. — Ты зачем?
Чуть позже, разбирая в памяти по косточкам все, что произошло, Толик вспомнил:
парень спросил у него это не свирепо, нет, не зло, а именно удивленно.
Не дожидаясь ответа, бородач выпустил Толика и вдел под ящик свой мешок.
Мгновеньем позже он выдернул мешок обратно и, как фокусник в цирке, перевернул его. К
ногам Толика вывалился комок дымящихся, обгоревших писем. Парень затопал по нему