Page 62 - Лабиринт

так и держись! Пусть-ка обмозгует получше поперед, чем в суд подавать.
Отец остановился, глядя себе под ноги, поодаль от мамы.
— Эх, Васильевна! — сказала горько тетя Поля. — Ни жалости в тебе, ни любви —
ничего нет. Дочку-то бы пожалела!
— Твое какое дело, бесплодна смоковница! — взъярилась бабка, но тетя Поля уже
уходила от нее.
— Погоди, — сказала она, оборачиваясь. — Твой бог тебя накажет за это.
— Видали мы такого бога, — усмехнулась бабка и ткнула сухоньким пальцем в небо.
— Маша, — позвал отец маму. — Может, поговорим?
Над головой вдруг протяжно грохнуло, и Толик расхохотался: бабка присела от испуга.
А с неба полился, набирая силу, чистый летний дождь.
Мама топталась под дождем, поглядывая на бабку. Наконец решилась и шагнула к
отцу. Он взял ее осторожно за руку и повел к стеклянному кубику между домами. Мама
сначала шла медленно, словно боялась чего-то, потом побежала, и вот они уже мчались,
словно маленькие, разбрызгивая лужи.
Толик глядел на них издали и вдруг кинулся вслед.
В стеклянном кубике было кафе-мороженое.
Когда Толик вбежал в него, отец и мать уже сидели у столика друг против друга.
Увидев Толика, отец смутился, а мама покраснела.
— Ты? — спросила она удивленно.
Толик опешил. Значит, они забыли о нем. Значит, они хотели без него! Опять? Как
тогда!
Он сжал вздрогнувшие губы и повернулся, чтобы уйти. Уйти немедленно, прямо под
секущий дождь, черт с ними! Толик уже шагнул к двери, но почувствовал на плече руку
отца.
— Садись, Толик! — приказал он. — Будем говорить втроем.
В другой раз Толик бы убежал, но сейчас было не до обид. В голосе отца слышалась
тревога. Толик сел между ними, словно шахматный судья, только перед игроками были
вазочки с цветными шариками.
— Что ж, Маша, — хмурясь, сказал отец, сделав первый ход: Е-два — Е-четыре, как
говорят шахматисты. — Дела наши, как видишь, зашли далеко. — Он вытащил папироску и
закурил: — Скажу только, что в суд первым никогда бы не пошел, если бы не надеялся на
него, как на последнюю соломинку.
Он глубоко затянулся.
— Так вот, как и в суде, еще раз предлагаю тебе: давай уедем. Это единственное, что
спасет нас.
Толик пристально смотрел на маму. Что она скажет? Как решит? Неужели не
согласится?
— Нет, Петя, нет, — ответила мама, волнуясь. — Я не могу. — И добавила тихо: —
Матерей не бросают.
— Да ты пойми! — громко воскликнул отец, и все в кафе заоборачивались на них. —
Ты пойми, — тихо повторил отец. — Мать матери разница… Да что говорить! — сник он. —
Ты прекрасно все понимаешь.
— Как я брошу ее? Она же старуха, — снова сказала мама и жалобно посмотрела на
отца. — Нет, не могу…
— Что ж, — ответил отец, гася папироску. — Теперь все в твоих руках. Но я не
вернусь. Я не могу больше так жить!
Мама заплакала. Официантки шушукались, собравшись в кучку, поглядывали на их
столик, но мама будто никого не замечала — слезы катились у нее из глаз и падали в
мороженое. Толик не выдержал.
— Мама! Ну мама! — шепнул он ей отчаянно. Неужели она откажется?
Мама взглянула мельком на Толика, улыбнулась сквозь слезы и сказала отцу грустно: