Page 117 - Ленька Пантелеев

Неделю спустя вернулась в деревню Александра Сергеевна. Приехала она
возбужденная, веселая и счастливая. В маленьком татарском городке на реке Каме она нашла
не только хлеб, но и работу: в городском отделе народного образования ей предложили
заведовать детской музыкальной школой.
Побывала она на обратном пути и в Ярославле, где получила пропуск на выезд всей
семьи из губернии. Срок у пропуска был короткий, надо было спешить, тем более что и
навигация на Волге и Каме должна была вот-вот закрыться.
Собрались в три дня.
Утром в день отъезда, когда у ворот уже стояла подвода, груженная сильно отощавшими
за лето тючками и корзинками, Ленька вспомнил о Василии Федоровиче и побежал прощаться
с ним.
Председателя дома не было. От Феклы Семеновны, которую Ленька разыскал на
огородах, он узнал, что Василий Федорович ушел по делам в волость. Так ему и не удалось
проститься с человеком, которого он знал очень недолгое время, но который оставил в его
памяти и в его сердце очень глубокий след.
ГЛАВА VIII
И вот Ленька очутился еще на тысячу верст дальше от Петрограда... Казалось, что и для
него и для всей семьи начинается спокойная, нормальная жизнь. Поначалу так оно и было.
Дети учились. Мать работала. Впервые в жизни она испытала настоящую радость труда.
Неожиданно для себя и для близких она открыла в себе талант организатора, - в скором
времени она уже руководила детским художественным воспитанием во всем городе. Не
довольствуясь этим, она участвовала в концертах, пела, играла, выступала в красноармейских
клубах, в детских домах, в школах. Она оживилась, повеселела, помолодела. Именно в этом
году у нее перестали болеть зубы.
Семья получила две хороших меблированных комнаты в особняке раскулаченного и
сбежавшего к белым богача-хлеботорговца. В одной комнате поселилась тетка с дочерью
Ирой, в другой, очень большой, светлой, где стоял даже бехштейновский рояль, устроились
Александра Сергеевна, Ленька и Ляля Вася еще осенью по собственному желанию поступил в
сельскохозяйственную школу, жил за городом, в интернате.
Все было хорошо. И денег хватало. И еды по сравнению с Чельцовом было вдоволь.
Но благополучие это длилось очень недолго.
Зимой, в конце февраля или в начале марта, Александра Сергеевна уехала в Петроград в
служебную командировку. Через месяц, самое большее через полтора, она должна была
вернуться. Наконец пришло от нее и письмо, в котором она сообщала, что на следующей
неделе выезжает из Петрограда.
Ленька лежал в это время в больнице. В городе свирепствовали эпидемии тифа и
дизентерии, задели они и семью петроградских беженцев. В Ленькиной семье переболели все,
он сам перенес за одну зиму тиф, дизентерию и чесотку.
Теперь он уже поправлялся. Из заразного отделения, где он лежал раньше, его перевели в
общее и даже позволили в теплые дни выходить в маленький больничный садик.
Закутавшись в длинный обтрепанный и застиранный больничный халат, с дурацким
больничным колпаком на стриженой голове, исхудалый, бледный, с руками, измазанными
зеленым лекарством, которое называлось почему-то "синькой", он сидел рядом с другими
больными на краешке садовой скамейки, грелся на солнышке и считал по пальцам дни,
которые остались до возвращения матери. Никогда в жизни он не ждал ее с таким нетерпением
и с такой тоской, как в этот раз.
Он вспоминал, как за несколько дней до отъезда мать взяла его на концерт в городской
клуб, где она должна была петь перед уходившей на фронт воинской частью.
Какой это был счастливый, солнечный, суматошный день! Перед концертом Александра
Сергеевна завивалась, гладила кофточку, и в комнате стоял особый, "артистический", как
казалось Леньке, запах - пудры, керосинки, жарового утюга, паленых волос.
Мать, как всегда перед выступлением, волновалась.