Page 118 - Ленька Пантелеев

- Нет, нет, я провалюсь, - говорила она. - Какая же я артистка? Ни голоса, ни слуха, ни
подобающей внешности.
- Мама! Зачем ты так говоришь? - возмущался Ленька. - Ты же великолепно поешь!
- Да? Ты думаешь? По-твоему, это голос? Это ты называешь голосом?
Бросив на подставку утюг, она с распущенными волосами присела к роялю и запела.
Ленька стоял рядом, переворачивал ноты и не замечал, что мать действительно поет плохо,
что голос у нее срывается и хрипит... Этот голос он знал с детства, он казался ему лучше всех
голосов на свете, лучше голоса Вяльцевой, Плевицкой и других знаменитых артисток...
- Ну что? - сказала она, захлопнув крышку рояля.
- Хогошо, - прошептал Ленька.
- Хорошо?! - воскликнула она, вскакивая. - Меня, мой милый, осмеют, освищут,
тухлыми яйцами забросают за такое пение!..
В клубе Леньку посадили в четвертом ряду, совсем близко от сцены. В зале было
холодно, зрители сидели в шинелях и полушубках, над головами их стоял пар, но как
внимательно эти люди смотрели на сцену, как весело они смеялись, как дружно хлопали в
ладоши, кричали "бис", "браво" и даже "ура"!..
Показывали какую-то агитационную пьесу - с буржуями, у которых на животах было
написано "1000000000", и с представителями мирового пролетариата, которые на глазах у
публики рвали цепи и обращали в бегство фабрикантов, банкиров и помещиков. Потом
выступал пожилой московский фокусник, называвший себя почему-то "королем
электричества". Мрачноватый молодой человек в толстовке читал стихи Маяковского и
Блока... Все было очень интересно, но Ленька не мог спокойно сидеть, ему не гляделось и не
слушалось; с замиранием сердца он ждал, когда на сцену выйдет конферансье и назовет
знакомую ему фамилию.
Не выдержав, он вышел в фойе. На маленькой двери, ведущей на сцену, было сказано,
что вход посторонним воспрещен.
"Ну, я-то, пожалуй, все-таки не посторонний", - подумал Ленька, не без робости
открывая дверку.
Мать он нашел за кулисами. Она стояла, прислонившись к какой-то холщовой березке, и
крутила в руках ноты.
- Что тебе надо? - испугалась она, увидев Леньку. - Уходи! Слышишь? Сию же минуту
уходи! Не довершай моего позора!
- Ты волнуешься?
- Я?.. Я дрожу, как лист осенний, - ответила она громким шепотом, и Леньке показалось,
что она действительно вся дрожит.
Он вернулся в зал. И не успел сесть, как услышал голос конферансье:
- Известная петроградская певица, наша уважаемая...
Все вокруг захлопали.
- Би-ис! - кричал рядом с Ленькой широкоплечий грузный красноармеец.
Вряд ли кто-нибудь, кроме Леньки, заметил, что Александра Сергеевна волнуется.
Улыбаясь, она прошла к роялю, улыбаясь посмотрела в зал, сказала что-то аккомпаниатору,
дождалась, пока он сыграет вступление, кашлянула в платочек и запела:
Однозвучно гремит колокольчик,
И дорога пылится слегка
В зале стало тихо. Ленька слышал, как бьется его сердце и как деликатно, сдерживаясь,
сопит рядом с ним широкоплечий солдат.
Голос у матери был не сильный, но пела она тепло, задушевно, по-домашнему... И
зрители долго не отпускали ее со сцены. Ей пришлось спеть и "Когда я на почте служил
ямщиком", и "Вечерний звон", и "Колокольчики мои, цветики степные", и даже, когда петь
стало уже нечего, глуповатую песенку про какую-то "мадам Люлю"... И что бы она ни пела, ей
дружно хлопали. И всякий раз Ленькин сосед кричал "бис", и Ленька тоже кричал "бис", хотя
ему было и стыдно немножко, как будто он кричал это самому себе.