Page 48 - Не стреляйте в белых лебедей

— Ну, за что же вы мне не верите, Юрий Петрович? Я же все бумажечки, как вы
велели…
— Хорошо, проверим ваши бумажечки. Можете возвращаться на участок.
— А папочка моя?
— А папочка ваша у меня останется, товарищ Бурьянов. Всего доброго.
— Как так у вас?
— Не беспокойтесь, не пропадут ваши справки. Счастливого пути.
С тем Федор Ипатович и отбыл, со счастливым, значит, путем. И весь обратный путь
этот тоже молчал как рыба, но не потому уже, что обидные слова придумывал, а со страху.
То потел он со страху этого, то дрожать начинал, и, уж только к поселку подъезжая, все свои
силы мобилизовал, в с огромным трудом привел себя в соответствие. В вид солидный и
задумчивый.
А под всем этим задумчиво-солидным видом одна мысль в припадке билась: куда
лесничий папочку его со всеми справочками понесет? А ну, как в милицию, а? Сгорит ведь
тогда он, Федор Ипатович-то, сгорит. Синим пламенем сгорит на глазах у друзей-приятелей,
а те и пальцем не шевельнут, чтоб его из пламени этого вытащить. Точно знал, что не
шевельнут. По себе знал.
По терзался Федор Ипатович напрасно, потому что новый лесничий папку эту никуда
не собирался передавать. Просто неприятен ему был этот угрюмый страх, эта расплата
задним числом и этот человек тоже. И никак он не мог отказать себе в удовольствии
оставить Федора Инатоиича со страхом наедине. Пока без выводов.
Только один вывод для себя сделал: посмотреть на все своими глазами. Пора уж было
глянуть и на этот уголок своих владений, по нагрянуть туда он решил неожиданно и поэтому
ничего Федору Ипатовичу не сказал. Отложил эту папку, очень крупными буквами написал
матери внеочередное — когда тут вернешься, неизвестно — письмо и стал собираться в
дорогу. А когда открыл чемодан, в который — так уж случилось — почти не заглядывал с
момента отъезда из Ленинграда, то на самом дне обнаружил вдруг маленькую посылочку. И
со стыдом вспомнил, что посылочку эту передали ему в Ленинграде через третьи руки с
просьбой при случае вручить ее учительнице в далеком поселке. В том самом, куда только-
только собрался поехать.
Повертел Юрий Петрович эту посылочку, подумал, что растяпа он и эгоист при этом, и
положил ее в рюкзак. На сей раз на самый верх, чтобы вручить по прибытии, еще до того,
как отправится на Черное озеро. А потом пошел в читальный зал и долго копался там в
старых книгах.
А Нонне Юрьевне в эту ночь никакие сны так и не приснились. Вот оно как в жизни
бывает. Без знамений и чудес.

13

Теперь у Егора опять пошла быстрая полоса. Все на бегу делал, что нелепо было, как во
времена Якова Прокопыча. А закончив этот торопливый, без перекуров и перерывов,
обязательный труд, умывался, причесывался, рубаху одергивал и шел к аварийной
пятистеночке Нонны Юрьевны. Ходко шел, а вроде бы и не семенил, торопился, а себя не
ронял. Мастером шел. Особой походкой: ее ни с чем не спутаешь.
Правда, мастеровитость эта к нему недавно вернулась. А поначалу, синяков еще не
растеряв, что Филя с Черепком ему наставили, затосковал Егор, замаялся. Ночь целую не
спал не от боли, нет! С болью то он давно договорился на одном топчане спать — ночь не
спал, вздыхал да ворочался, сообразив, что обманул он робкую Нонну Юрьевну. Не
выходило там в тридцаточку, как ни кумекал Егор, как ни раскидывал. Не взял он того в
соображение, что не было у Нонны Юрьевны во дворе ни доски, ни бревнышка и весь лес,
значит, предстояло добывать на стороне. И пахло тут совсем не тридцаточкой.