Page 54 - Не стреляйте в белых лебедей

Полушкин. — Враз куда-то устремляется, прибегает в задыхе, вершит, чего попалось, и
обратно устремляется. И все кругом ему — случай… А из отрезанных кусков каравая не
сложишь, Юрий Петрович.
— Люди интересную работу ищут. Это естественно.
— Значит, коль естественно, то и ладно, так выходит? Не согласный я с вами. Всякое
место, оно все равно наше, общее то есть. А что выходит, если по жизни смотреть? А то
выходит, что от поспешаловки мы про все это забываем. Вот приехал я, скажем, сюда, в
поселок. Ладно-хорошо. Но и здесь, однако, лес да река, поля да облака. Чьи они? Старые
люди толкуют: божьи. А я так мыслю, что если бога нет, то они мои. А мои, стало быть,
береги свое-то. Не допускай разору: твоя земля. Уважай. Вот.
— Согласен с вами полностью, Егор Савельич.
Слушали здесь Егора — вот что удивительно было! Слушали, именем-отчеством
величали, собственные ответы взвешивали. Егору это не то чтобы нравилось — он ведь не
понравиъся стремился! — а ворошило все в нем. Он уж и чай не пил, а только ложечкой в
стакане помешивал и говорил то, что казалось ему и нужным и важным:
— Человек отдыхает, зверь отдыхает, пашня отдыхает. Всем отдыхать положено не для
удовольствия, а для скопления сил. Чтоб, значит, обратно работать, так? А раз так, то и лес
— он тоже подремать хочет. От людей забыться, от топоров залечиться, раны смолой
затянуть. А мы обратно — лыко с него. Порядок это? Непорядок. Беспокойство это и
липнякам полная смерть. Зачем?
— С липняками полностью моя вина, — сказал Юрий Петрович. — На охранные леса
это разрешение не распространяется.
— Не в том дело, чья вина, а в том, чья беда…
Нонна Юрьевна тихо по хозяйству шебаршилась: чайку налить да хлебца подрезать.
Слушала и Егора и лесничего, а сама примолкла. Как Колька.
— Много липняка погибло?
— Это есть. — Егор вздохнул, вспомнив свой незадачливый поход. — Деньги сулили,
так что уж… Топор не остановишь, коль полтина за килограмм.
— Да, — вздохнул Чувалов. — Жаль. В старых книгах указано, что в лесах наших было
когда-то множество диких пчел.
— Мы ведь это…— Егор покосился на упорно молчавшего Кольку и опять
вздохнул. — Мы тоже за лыком-то навострились. Да. А как глянули, что в лесу от стволов
бело, так и назад. И жалко и совестно.
До чего же хорошо и покойно было ему в этот день! И разговор тек неспешно, и новый
лесничий казался приветливым, и сам Егор Полушкин — умным и вполне даже
самостоятельным мужиком. Колька, правда, пыхтел да хмурился, но на его хмурое сопенье
Егору не хотелось обращать внимания: он берег впечатления от встречи с лесничим и нес их
домой неторопливо и бережно, точно боялся расплескать.
— Уважительный человек лесничий новый, — сказал он Харитине, как спать
улеглись. — Простая, видать, душа и к сердцу отзывчивая.
— Вот бы на работу ему тебя взять — это отзывчиво.
— Ну, зачем так-то, Тина, зачем?
О том, чтоб работать у Юрия Петровича, Егор даже думать боялся. То есть, конечно,
думал, поскольку мечта эта заветная в нем уже поселилась, по вслух выражать ее не хотел.
Не верил он больше в свое счастье и даже самые несбыточные мечты опасался до времени
спугнуть или сглазить. И поэтому добавил политично:
— Он сюда не для работы приехал, а для туризма.
— А коль для туризма, так людям голову не морочь, А то обратно на три ста нагорим с
туризмом с ихним.
Очень хотелось Егору защитить хорошего человека, но он только вздохнул и на другой
бок повернулся. С женой спорить — бестолочь одна. Все равно последнее слово за ней
останется.