Page 66 - Не стреляйте в белых лебедей

Кольку: он забыл обо всем на свете и ощущал сейчас только неудержимое, мощно
нарастающее волнение, от которого дрожали пальцы, туго стучало сердце и покрывался
испариной лоб. А потом поднялся и, строго сведя выгоревшие свои бровки, решительно
шагнул к липе и занес топор.
Теперь он знал, что рубить. Он увидел лишнее.
Лесничий с учительницей и Колькой вернулись через сутки. Возле давно потухшего
костра сидел взъерошенный Егор и по-собачьи посмотрел им в глаза.
— Тять, а я окуня поймал!-заорал Колька на подходе. — На спиннинг, тять!
Егор не шелохнулся и будто ничего не слышал. Юрий Петрович ковырнул осевшую
золу, усмехнулся.
— Придется, видно, нам его и зажарить. На четверых.
— Я кашу сварю, — торопливо сказала Нонна Юрьевна, со страхом и состраданием
поглядывая на странного Егора. — Это быстро.
— Кашу так кашу, — недовольно сказал Юрий Петрович. — Что с вами, Полушкин?
Заболели? Егор молчал.
— Столб-то хоть поставили?
Егор обреченно вздохнул, дернул головой и поднялся.
— Идемте. Все одно уж.
Пошел к просеке, не оглядываясь. Юрий Петрович посмотрел на Нонну Юрьевну,
Нонна Юрьевна посмотрела на Юрия Петровича, и оба пошли следом за Егором.
— Вот, — сказал Егор. — Такой, значит, столб.
Тонкая, гибкая женщина, заломив руки, изогнулась, словно поправляя волосы. Белое
тело матово светилось в зеленом сумраке леса.
— Вот, — тихо повторил Егор. — Стало быть, так вышло.
Все молчали. И Егор сокрушенно умолк и опустил голову. Он уже знал, что должно
было последовать за этим молчанием, уже готов был к ругани, уже жалел, что снова увлекся,
и сам ругал себя последними словами.
— Баба какая-то! — удивленно хмыкнул подошедший Колька.
— Это — чудо, — тихо сказала Нонна Юрьевна. — Ничего ты, Коля, еще не
понимаешь.
И обняла его за плечи. А Юрий Петрович достал сигареты и протянул их Егору. Когда
закурили оба, спросил:
— Как же ты один дотащил-то ее, Савельич?
— Значит, сила была, — тихо ответил Егор и заплакал.

17

В то утро, когда Егор круги на воде считал да ненароком Нонной Юрьевной любовался,
у продовольственного магазина встретились Федор Ипатович с Яковом Прокопычем. Яков
Прокопыч по пути на свою водную станцию всегда в магазин заглядывал аккурат к
открытию: не выбросили ли чего любопытного? А Федор Ипатович приходил по сигналам
сверху: ему лично завмаг новости сообщал. И сегодня он сюда за селедочкой навострился:
забросили в эту точку баночную селедочку. Деликатес. И за этим деликатесом Федор
Ипатович первым в очереди угнездился.
— Здорово, Федор Ипатыч, — сказал Яков Прокопыч, заняв очередь девятнадцатым: у
завмага да продавщиц не один Федор Ипатович в знакомых ходил.
— Наше почтение, — отозвался Федор Ипатович и газету развернул — показать, что в
разговоры вступать не готовится.
В другой бы день Яков Прокопыч, может, и обратил бы внимание на непочтение это,
может, и обиделся бы. А тут не обиделся, потому что новость нес обжигающую и спешил ее
с души сложить.