Page 16 - Повести Белкина
P. 16
окном и выпивая седьмую чашку чаю, по своему обыкновению был погружен в печальные
размышления. Он думал о проливном дожде, который, за неделю тому назад, встретил у
самой заставы похороны отставного бригадира. Многие мантии от того сузились, многие
шляпы покоробились. Он предвидел неминуемые расходы, ибо давний запас гробовых
нарядов приходил у него в жалкое состояние. Он надеялся выместить убыток на старой
купчихе Трюхиной, которая уже около года находилась при смерти. Но Трюхина умирала на
Разгуляе, и Прохоров боялся, чтоб ее наследники, несмотря на свое обещание, не поленились
послать за ним в такую даль и не сторговались бы с ближайшим подрядчиком. Сии
размышления были прерваны нечаянно тремя франмасонскими ударами в дверь. «Кто там?»
– спросил гробовщик. Дверь отворилась, и человек, в котором с первого взгляду можно было
узнать немца ремесленника, вошел в комнату и с веселым видом приближился к гробовщику.
«Извините, любезный сосед, – сказал он тем русским наречием, которое мы без смеха
доныне слышать не можем, – извините, что я вам помешал… я желал поскорее с вами
познакомиться. Я сапожник, имя мое Готлиб Шульц, и живу от вас через улицу, в этом
домике, что против ваших окошек. Завтра праздную мою серебряную свадьбу, и я прошу вас
и ваших дочек отобедать у меня по-приятельски». Приглашение было благосклонно принято.
Гробовщик просил сапожника садиться и выкушать чашку чаю, и благодаря открытому
нраву Готлиба Шульца вскоре они разговорились дружелюбно. «Каково торгует ваша
милость?» – спросил Адриан. «Э-хе-хе, – отвечал Шульц, – и так и сяк. Пожаловаться не
могу. Хоть, конечно, мой товар не то, что ваш: живой без сапог обойдется, а мертвый без
гроба не живет». – «Сущая правда, – заметил Адриан, – однако ж, если живому не на что
купить сапог, то, не прогневайся, ходит он и босой; а нищий мертвец и даром берет себе
гроб». Таким образом беседа продолжалась у них еще несколько времени; наконец сапожник
встал и простился с гробовщиком, возобновляя свое приглашение.
На другой день, ровно в двенадцать часов, гробовщик и его дочери вышли из калитки
новокупленного дома и отправились к соседу. Не стану описывать ни русского кафтана
Адриана Прохорова, ни европейского наряда Акулины и Дарьи, отступая в сем случае от
обычая, принятого нынешними романистами. Полагаю, однако ж, не излишним заметить, что
обе девицы надели желтые шляпки и красные башмаки, что бывало у них только в
торжественные случаи.
Тесная квартирка сапожника была наполнена гостями, большею частью немцами
ремесленниками, с их женами и подмастерьями. Из русских чиновников был один будочник,
чухонец Юрко, умевший приобрести, несмотря на свое смиренное звание, особенную
благосклонность хозяина. Лет двадцать пять служил он в сем звании верой и правдою, как
почталион Погорельского. Пожар двенадцатого года, уничтожив первопрестольную столицу,
истребил и его желтую будку. Но тотчас, по изгнании врага, на ее месте явилась новая,
серенькая с белыми колонками дорического ордена, и Юрко стал опять расхаживать около
нее с секирой и в броне сермяжной. Он был знаком большей части немцев, живущих около
Никитских ворот: иным из них случалось даже ночевать у Юрки с воскресенья на
понедельник. Адриан тотчас познакомился с ним, как с человеком, в котором рано или
поздно может случиться иметь нужду, и как гости пошли за стол, то они сели вместе.
Господин и госпожа Шульц и дочка их, семнадцатилетняя Лотхен, обедая с гостями, все
вместе угощали и помогали кухарке служить. Пиво лилось. Юрко ел за четверых; Адриан
ему не уступал; дочери его чинились; разговор на немецком языке час от часу делался
шумнее. Вдруг хозяин потребовал внимания и, откупоривая засмоленную бутылку, громко
произнес по-русски: «За здоровье моей доброй Луизы!» Полушампанское запенилось.
Хозяин нежно поцеловал свежее лицо сорокалетней своей подруги, и гости шумно выпили
здоровье доброй Луизы. «За здоровье любезных гостей моих!» – провозгласил хозяин,
откупоривая вторую бутылку, – и гости благодарили его, осушая вновь свои рюмки. Тут
начали здоровья следовать одно за другим: пили здоровье каждого гостя особливо, пили
здоровье Москвы и целой дюжины германских городков, пили здоровье всех цехов вообще и
каждого в особенности, пили здоровье мастеров и подмастерьев. Адриан пил с усердием и до