Page 16 - Повести Белкина
P. 16

окном и выпивая седьмую чашку чаю, по своему обыкновению был погружен в печальные
               размышления.  Он  думал  о  проливном  дожде,  который,  за  неделю  тому  назад,  встретил  у
               самой  заставы  похороны  отставного  бригадира.  Многие  мантии  от  того  сузились,  многие
               шляпы  покоробились.  Он  предвидел  неминуемые  расходы,  ибо  давний  запас  гробовых
               нарядов  приходил  у  него  в  жалкое  состояние.  Он  надеялся  выместить  убыток  на  старой
               купчихе Трюхиной, которая уже около года находилась при смерти. Но Трюхина умирала на
               Разгуляе, и Прохоров боялся, чтоб ее наследники, несмотря на свое обещание, не поленились
               послать  за  ним  в  такую  даль  и  не  сторговались  бы  с  ближайшим  подрядчиком.  Сии
               размышления были прерваны нечаянно тремя франмасонскими ударами в дверь. «Кто там?»
               – спросил гробовщик. Дверь отворилась, и человек, в котором с первого взгляду можно было
               узнать немца ремесленника, вошел в комнату и с веселым видом приближился к гробовщику.
               «Извините,  любезный  сосед, –  сказал  он  тем  русским  наречием,  которое  мы  без  смеха
               доныне  слышать  не  можем, –  извините,  что  я  вам  помешал…  я  желал  поскорее  с  вами
               познакомиться.  Я  сапожник,  имя  мое  Готлиб  Шульц,  и  живу  от  вас  через  улицу,  в  этом
               домике, что против ваших окошек. Завтра праздную мою серебряную свадьбу, и я прошу вас
               и ваших дочек отобедать у меня по-приятельски». Приглашение было благосклонно принято.
                     Гробовщик просил сапожника садиться и выкушать чашку чаю, и благодаря открытому
               нраву  Готлиба  Шульца  вскоре  они  разговорились  дружелюбно.  «Каково  торгует  ваша
               милость?»  –  спросил  Адриан.  «Э-хе-хе, –  отвечал  Шульц, –  и  так  и  сяк.  Пожаловаться  не
               могу. Хоть, конечно, мой товар не то, что ваш: живой без сапог обойдется, а мертвый без
               гроба  не  живет». –  «Сущая  правда, –  заметил  Адриан, –  однако  ж,  если  живому  не  на  что
               купить сапог, то, не прогневайся, ходит он и босой;  а нищий мертвец и даром берет себе
               гроб». Таким образом беседа продолжалась у них еще несколько времени; наконец сапожник
               встал и простился с гробовщиком, возобновляя свое приглашение.
                     На другой день, ровно в двенадцать часов, гробовщик и его дочери вышли из калитки
               новокупленного  дома  и  отправились  к  соседу.  Не  стану  описывать  ни  русского  кафтана
               Адриана  Прохорова,  ни  европейского  наряда  Акулины  и  Дарьи,  отступая  в  сем  случае  от
               обычая, принятого нынешними романистами. Полагаю, однако ж, не излишним заметить, что
               обе  девицы  надели  желтые  шляпки  и  красные  башмаки,  что  бывало  у  них  только  в
               торжественные случаи.
                     Тесная  квартирка  сапожника  была  наполнена  гостями,  большею  частью  немцами
               ремесленниками, с их женами и подмастерьями. Из русских чиновников был один будочник,
               чухонец  Юрко,  умевший  приобрести,  несмотря  на  свое  смиренное  звание,  особенную
               благосклонность хозяина. Лет двадцать пять служил он в сем звании верой и правдою, как
               почталион Погорельского. Пожар двенадцатого года, уничтожив первопрестольную столицу,
               истребил  и  его  желтую  будку.  Но  тотчас,  по  изгнании  врага,  на  ее  месте  явилась  новая,
               серенькая с белыми колонками дорического ордена, и Юрко стал опять расхаживать около
               нее с секирой и в броне сермяжной.     Он был знаком большей части немцев, живущих около
               Никитских  ворот:  иным  из  них  случалось  даже  ночевать  у  Юрки  с  воскресенья  на
               понедельник.  Адриан  тотчас  познакомился  с  ним,  как  с  человеком,  в  котором  рано  или
               поздно  может  случиться  иметь  нужду,  и  как  гости  пошли  за  стол,  то  они  сели  вместе.
               Господин  и  госпожа  Шульц  и  дочка  их,  семнадцатилетняя  Лотхен,  обедая  с  гостями,  все
               вместе  угощали и помогали кухарке служить. Пиво лилось. Юрко ел за четверых; Адриан
               ему  не  уступал;  дочери  его  чинились;  разговор  на  немецком  языке  час  от  часу  делался
               шумнее. Вдруг хозяин потребовал внимания и, откупоривая засмоленную бутылку, громко
               произнес  по-русски:  «За  здоровье  моей  доброй  Луизы!»  Полушампанское  запенилось.
               Хозяин нежно поцеловал свежее лицо сорокалетней своей подруги, и гости шумно выпили
               здоровье  доброй  Луизы.  «За  здоровье  любезных  гостей  моих!»  –  провозгласил  хозяин,
               откупоривая  вторую  бутылку, –  и  гости  благодарили  его,  осушая  вновь  свои  рюмки.  Тут
               начали  здоровья  следовать  одно  за  другим:  пили  здоровье  каждого  гостя  особливо,  пили
               здоровье Москвы и целой дюжины германских городков, пили здоровье всех цехов вообще и
               каждого в особенности, пили здоровье мастеров и подмастерьев. Адриан пил с усердием и до
   11   12   13   14   15   16   17   18   19   20   21