Page 108 - Детство. Отрочество. После бала

– Снеси на место, Дина, а то хватятся, – прибьют тебя.
Потащила она шест, а Жилин под гору пошел. Слез под кручь, взял камень вострый,
стал замок с колодки выворачивать. А замок крепкий, – никак не собьет, да и неловко.
Слышит, бежит кто-то с горы, легко попрыгивает. Думает: «Верно, опять Дина». Прибежала
Дина, взяла камень и говорит:
– Дай я.
Села на коленочки, начала выворачивать. Да ручонки тонкие, как прутики, – ничего
силы нет. Бросила камень, заплакала. Принялся опять Жилин за замок, а Дина села подле
него на корточках, за плечо его держит. Оглянулся Жилин, видит – налево за горой зарево
красное загорелось, месяц встает. «Ну, – думает, – до месяца надо лощину пройти, до лесу
добраться». Поднялся, бросил камень. Хоть в колодке, – да надо идти.
– Прощай, – говорит, – Динушка. Век тебя помнить буду.
Ухватилась за него Дина: шарит по нем руками, ищет – куда бы лепешки ему засунуть.
Взял он лепешки.
– Спасибо, – говорит, – умница. Кто тебе без меня кукол делать будет? – И погладил ее
по голове.
Как заплачет Дина, закрылась руками, побежала на гору, как козочка прыгает. Только в
темноте слышно – монисты в косе по спине побрякивают.
Перекрестился Жилин, подхватил рукой замок на колодке, чтобы не бренчал, пошел по
дороге, – ногу волочит, а сам все на зарево поглядывает, где месяц встает. Дорогу он узнал.
Прямиком идти верст восемь. Только бы до лесу дойти прежде, чем месяц совсем выйдет.
Перешел он речку, – побелел уже свет за горой. Пошел лощиной, идет, сам поглядывает: не
видать еще месяца. Уж зарево посветлело и с одной стороны лощины все светлее, светлее
становится. Ползет под гору тень, все к нему приближается.
Идет Жилин, все тени держится. Он спешит, а месяц еще скорее выбирается; уж и
направо засветились макушки. Стал подходить к лесу, выбрался месяц из-за гор, – бело,
светло совсем, как днем. На деревах все листочки видны. Тихо, светло по горам, как вымерло
все. Только слышно – внизу речка журчит.
Дошел до лесу – никто не попался. Выбрал Жилин местечко в лесу потемнее, сел
отдыхать.
Отдохнул, лепешку съел. Нашел камень, принялся опять колодку сбивать. Все руки
избил, а не сбил. Поднялся, пошел по дороге. Прошел с версту, выбился из сил, – ноги
ломит. Ступит шагов десять и остановится. «Нечего делать, – думает, – буду тащиться, пока
сила есть. А если сесть, так и не встану. До крепости мне не дойти, а как рассветет, – лягу в
лесу, переднюю, а ночью опять пойду».
Всю ночь шел. Только попались два татарина верхами, да Жилин издалека их услыхал,
схоронился за дерево.
Уж стал месяц бледнеть, роса пала, близко к свету, а Жилин до края леса не дошел.
«Ну, – думает, – еще тридцать шагов пройду, сверну в лес и сяду». Прошел тридцать шагов,
видит – лес кончается. Вышел на край – совсем светло, как на ладонке перед ним степь и
крепость, и налево, близехонько под горой, огни горят, тухнут, дым стелется и люди у
костров.
Вгляделся – видит: ружья блестят, казаки, солдаты.
Обрадовался Жилин, собрался с последними силами, пошел под гору. А сам думает:
«Избави Бог, тут, в чистом поле, увидит конный татарин; хоть близко, а не уйдешь».
Только подумал – глядь: налево, на бугре, стоят трое татар, десятины на две. Увидали
его, – пустились к нему. Так сердце у него и оборвалось. Замахал руками, закричал что было
духу своим:
– Братцы! выручай! братцы!
Услыхали наши, – выскочили казаки верховые. Пустились к нему – наперерез татарам.
Казакам далеко, а татарам близко. Да уж и Жилин собрался с последней силой,
подхватил рукой колодку, бежит к казакам, а сам себя не помнит, крестится и кричит: