Page 12 - Детство. Отрочество. После бала

потом все ближе и ближе стал сгонять их маленький ветерок, так что изредка они закрывали
солнце. Сколько ни ходили и ни чернели тучи, видно, не суждено им было собраться в грозу
и в последний раз помешать нашему удовольствию. К вечеру они опять стали расходиться:
одни побледнели, подлиннели и бежали на горизонт; другие, над самой головой,
превратились в белую прозрачную чешую; одна только черная большая туча остановилась на
востоке. Карл Иваныч всегда знал, куда какая туча пойдет; он объявил, что эта туча пойдет к
Масловке, что дождя не будет и погода будет превосходная.
Фока, несмотря на свои преклонные лета, сбежал с лестницы очень ловко и скоро,
крикнул: «Подавай!» – и, раздвинув ноги, твердо стал посредине подъезда, между тем
местом, куда должен был подкатить линейку кучер, и порогом, в позиции человека,
которому не нужно напоминать о его обязанности. Барыни сошли и после небольшого
прения о том, кому на какой стороне сидеть и за кого держаться (хотя, мне кажется, совсем
не нужно было держаться), уселись, раскрыли зонтики и поехали. Когда линейка тронулась,
maman, указывая на «охотничью лошадь», спросила дрожащим голосом у кучера:
– Эта для Владимира Петровича лошадь?
И когда кучер отвечал утвердительно, она махнула рукой и отвернулась. Я был в
сильном нетерпении: взлез на свою лошадку, смотрел ей между ушей и делал по двору
разные эволюции.
– Собак не извольте раздавить, – сказал мне какой-то охотник.
– Будь покоен: мне не в первый раз, – отвечал я гордо.
Володя сел на «охотничью лошадь», несмотря на твердость своего характера, не без
некоторого содрогания, и, оглаживая ее, несколько раз спросил:
– Смирна ли она?
На лошади же он был очень хорош – точно большой. Обтянутые ляжки его лежали на
седле так хорошо, что мне было завидно, – особенно потому, что, сколько я мог судить по
тени, я далеко не имел такого прекрасного вида.
Вот послышались шаги папа на лестнице; выжлятник подогнал отрыскавших гончих;
охотники с борзыми подозвали своих и стали садиться. Стремянный подвел лошадь к
крыльцу; собаки своры папа, которые прежде лежали в разных живописных позах около нее,
бросились к нему. Вслед за ним, в бисерном ошейнике, побрякивая железкой, весело
выбежала Милка. Она, выходя, всегда здоровалась с псарными собаками: с одними поиграет,
с другими понюхается и порычит, а у некоторых поищет блох.
Папа сел на лошадь, и мы поехали.

Глава VII
Охота

Доезжачий, прозывавшийся Турка, на голубой горбоносой лошади, в мохнатой шапке,
с огромным рогом за плечами и ножом на поясе, ехал впереди всех. По мрачной и свирепой
наружности этого человека скорее можно было подумать, что он едет на смертный бой, чем
на охоту. Около задних ног его лошади пестрым, волнующимся клубком бежали сомкнутые
гончие. Жалко было видеть, какая участь постигала ту несчастную, которой вздумывалось
отстать. Ей надо было с большими усилиями перетянуть свою подругу, и когда она
достигала этого, один из выжлятников, ехавших сзади, непременно хлопал по ней
арапником, приговаривая: «В кучу!» Выехав за ворота, папа велел охотникам и нам ехать по
дороге, а сам повернул в ржаное поле.
Хлебная уборка была во всем разгаре. Необозримое блестяще-желтое поле замыкалось
только с одной стороны высоким синеющим лесом, который тогда казался мне самым
отдаленным, таинственным местом, за которым или кончается свет, или начинаются
необитаемые страны. Все поле было покрыто копнами и народом. В высокой густой ржи
виднелись кой-где на выжатой полосе согнутая спина жницы, взмах колосьев, когда она
перекладывала их между пальцев, женщина в тени, нагнувшаяся над люлькой, и