Page 31 - Детство. Отрочество. После бала

губы ясно доказывало недостаток зубов, лицо его было еще замечательной красоты.
Князь Иван Иваныч в конце прошлого столетия, благодаря своему благородному
характеру, красивой наружности, замечательной храбрости, знатной и сильной родне и в
особенности счастию, сделал еще в очень молодых летах блестящую карьеру. Он продолжал
служить, и очень скоро честолюбие его было так удовлетворено, что ему больше нечего
было желать в этом отношении. С первой молодости он держал себя так, как будто готовился
занять то блестящее место в свете, на которое впоследствии поставила его судьба; поэтому,
хотя в его блестящей и несколько тщеславной жизни, как и во всех других, встречались
неудачи, разочарования и огорчения, он ни разу не изменил ни своему всегда спокойному
характеру, ни возвышенному образу мыслей, ни основным правилам религии и
нравственности и приобрел общее уважение не столько на основании своего блестящего
положения, сколько на основании своей последовательности и твердости. Он был
небольшого ума, но благодаря такому положению, которое позволяло ему свысока смотреть
на все тщеславные треволнения жизни, образ мыслей его был возвышенный. Он был добр и
чувствителен, но холоден и несколько надменен в обращении. Это происходило оттого, что,
быв поставлен в такое положение, в котором он мог быть полезен многим, своею
холодностью он старался оградить себя от беспрестанных просьб и заискиваний людей,
которые желали только воспользоваться его влиянием. Холодность эта смягчалась, однако,
снисходительной вежливостью человека очень большого света. Он был хорошо образован
и начитан; но образование его остановилось на том, что он приобрел в молодости, то есть в
конце прошлого столетия. Он прочел все, что было написано во Франции замечательного по
части философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все лучшие произведения
французской литературы, так что мог и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля,
Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания в мифологии и с пользой
изучал, во французских переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные
познания в истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о
математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог в
разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих фраз о Гете, Шиллере и Байроне,
но никогда не читал их. Несмотря на это французско-классическое образование, которого
остается теперь уже так мало образчиков, разговор его был прост, и простота эта одинаково
скрывала его незнание некоторых вещей и выказывала приятный тон и терпимость. Он был
большой враг всякой оригинальности, говоря, что оригинальность есть уловка людей
дурного тона. Общество было для него необходимо, где бы он ни жил; в Москве или за
границей, он всегда живал одинаково открыто и в известные дни принимал у себя весь город.
Он был на такой ноге в городе, что пригласительный билет от него мог служить паспортом
во все гостиные, что многие молоденькие и хорошенькие дамы охотно подставляли ему свои
розовенькие щечки, которые он целовал как будто с отеческим чувством, и что иные,
по-видимому, очень важные и порядочные, люди были в неописанной радости, когда
допускались к партии князя.
Уже мало оставалось для князя таких людей, как бабушка, которые были бы с ним
одного круга, одинакового воспитания, взгляда на вещи и одних лет; поэтому он особенно
дорожил своей старинной дружеской связью с нею и оказывал ей всегда большое уважение.
Я не мог наглядеться на князя: уважение, которое ему все оказывали, большие эполеты,
особенная радость, которую изъявила бабушка, увидев его, и то, что он один, по-видимому,
не боялся ее, обращался с ней совершенно свободно и даже имел смелость называть ее ma
cousine, внушили мне к нему уважение, равное, если не большее, тому, которое я чувствовал
к бабушке. Когда ему показали мои стихи, он подозвал меня к себе и сказал:
– Почем знать, ma cousine, может быть, это будет другой Державин.
При этом он так больно ущипнул меня за щеку, что если я не вскрикнул, так только
потому, что догадался принять это за ласку.
Гости разъехались, папа и Володя вышли; в гостиной остались князь, бабушка и я.
– Отчего это наша милая Наталья Николаевна не приехала? – спросил вдруг князь Иван