Page 111 - Ночевала тучка золотая

видишь, как выходит… Ты нас с Сашкой убил, а солдаты пришли, тебя убьют… А ты солдат
станешь убивать, и все: и они, и ты — погибнете. А разве не лучше было то, чтобы ты жил, и
они жили, и мы с Сашкой тоже чтоб жили? Разве нельзя сделать, чтобы никто никому не
мешал, а все люди были живые, вон как мы, собранные в колонии, рядышком живем?"Тут
Колька, хоть и был занят разговором, а услышал, что рядом станция. Сперва услышал ее, а
потом выскочил на чистый луг, и стало видно; в глаза сверкнули лампочки вдоль линии, и
можно было разглядеть, что на запасных путях стоит эшелон. Там горят прожекторы,
слышны ржание и грохот повозок; приехала еще одна воинская часть.
Колька приблизился, но лишь настолько, чтобы в случае чего можно было спрятаться.
За кустом тележку поставил.
«Приехали, — сказал Сашке. — Мы тут с тобой недавно были. Мечтали вместе уехать.
Теперь мы будем с тобой ждать поезда. Я немного устал. Да и ты, наверное, устал, правда?
Ты побудь здесь, а я на разведку схожу. Только не думай, что я тебя бросаю. Я вернусь,
только посмотрю, что там на станции делается…"Колька оставил Сашку за кустом, а сам
продвинулся поближе к огням и к линии.
Никого, кроме военных, он не увидел. Военные же были заняты своим делом:
суетились, кричали, грохотали повозками, которые спускали по наклонным доскам из
вагона.
Колька прикинул: эшелон ему не помеха. Как поезд пойдет, он закроет собой братьев
от солдат, и никто их не увидит.
Он вернулся к Сашке. Сказал ему: «Видишь, я пришел. Там сейчас солдаты, они
приехали твоего чечена убивать, который кукурузы в тебя натолкал. Но, когда поезд придет,
нас не видно будет. Ты ведь знаешь, я не такой башковитый, и мне пришлось долго
соображать. Но это я сам придумал. Теперь-то я понимаю, как тебе было нелегко ворочать
мозгой. Но как же ты не додумал чеченов-то на коне обдурить? Может, ты, я сейчас подумал,
сам к ним вышел… Поверил, что они ничего тебе не сделают, как не убили они Регину
Петровну, хотя наставляли на нее ружье?"Колька посмотрел из-за куста на станцию и
задумчиво добавил: „Наверное, утро скоро. Если бы поезд пришел до света… При свете нам
тяжельше с тобой будет“.
Тут и поезд вынырнул, распластался вдоль дальней сопки, как Сашкин пропавший
ремешок. А паровоз у него — пряжка с двумя сверкающими камнями.
Отчего ж Колька опять о том серебряном ремешке вспомнил? Не давал пропавший
ремешок покоя. Ведь если посудить, это последнее, что видел он, когда они расстались.
Сашка бросился в заросли, лишь ремешок сверкнул в сумерках…
А вдруг ремешок, старинный чеченский, и выдал Сашку с головой?
А вдруг он стал причиной казни?
Но ведь еще по дороге в колонию не Сашка, а Колька был подвязан тем ремешком! Это
случай с пуговицей все изменил… Поезд приближался. Уже доносился отраженный от сопок
глухой перестук вагонов.
Колька спохватился и вместе с тележкой брата поскакал по лугу. Подоспели они с
Сашкой прямо в тот момент, когда состав резко затормозил и встал, а под колесами
зашипело.
Колька оставил тележку в лопухах под насыпью, а сам побежал вдоль вагонов.
Нагибался, искал собачник.
У первого вагона собачника не было и у второго, лишь у третьего обнаружил он
железный ящик.
Пощупал, крышку открыл, даже руку засунул: нет ли там каких пассажиров?
Потом сбегал, подвез Сашку к вагону, веревку развязал. Ватник постелил на дно ящика.
Стал Сашку подтягивать под мышки и все молился, чтобы поезд не отправляли. Сашка был
твердый, не гнулся, но показался легче, чем раньше.
Колька, запыхавшись, перевалил его в ящик, лицом вверх, а сверху и сбоку мешками
обложил. Чтобы холодно не было. Все-таки кругом железо!