Page 116 - Ночевала тучка золотая

прожженном ватнике до голых колен сидит перед ним на корточках и что-то бормочет.
— Хи, хи, — бормочет. — Бениг… Надто кушыт… А не пымырат…
Колька закрыл глаза и опять подумал, что это не Сашка. А где тогда Сашка? И почему
этот чужой, чернявый, Сашкино новое лицо взял и Сашкиным новым ломаным голосом
говорит? Недодумался ни до чего Колька и заснул. А когда проснулся, спросил сразу; — А
где Сашка?
Голоса своего не услышал, но чужой голос он услышал.
— Саск нет. Ест Алхузур… Мына так зыват… Алху-зур… Пынымаш?
— Не-е, — сказал Колька. — Ты мне Сашку позови. Скажи, мне плохо без него. Чего
он дурака валяет, не идет.
Это ему казалось, что он сказал. На самом деле ничего он не сказал, а лишь промычал
два раза. Потом он опять спал, ему виделось, что чернявый, чужой Алхузур кормит его по
одной ягоде виноградом. И кусочки ореха в рот сует. Сначала сам орех разжевывает, а потом
Кольке дает.
Однажды он сказал:
— Я, я Саск… Хоти, и даэк зыви… Буду Саск… И опять орех жевал… И по одной
ягоде виноград давил прямо в губы.
— Я Саск… А ты жыват… Жыват… Харош будыт… И Колька первый раз кивнул.
Дело пошло на поправку.
Алхузур откликался на имя Сашка, оно ему нравилось. Колька лежал в углу на матраце,
куда его перетащил Алхузур, накрыв вторым матрацем.
Однажды не выдержал, заглядывая в лицо Алхузура, спросил:
— А Сашки, правда, не было? Алхузур грустно посмотрел на больного товарища и
покачал головой.
— Сылдат был, — сказал он. — Я это… Со ведда… Убыгат…
— Испугался солдата? Нашего?
Алхузур с опаской посмотрел в окно и не ответил. Лицо у него было скуластое,
остренькое, и такие же остренькие блестящие глаза.
— А пожар? — спросил Колька.
— Пазар? — повторил Алхузур, уставившись на него. — Пазар? Рыных?
— Да нет… Я про огонь хотел спросить: кукуруза-то горит?
Тот закивал, указывая на свой ватник, на многочисленные дырки.
— Мнохо охон… Хачкаш харыт… Хадыт нелза… В мэ-нэ мнох дым…
Колька смотрел на удрученного Алхузура и хихикнул. Уж очень смешно прозвучало,
что в нем мното дыма.
Алхузур отвернулся, а Колька сказал:
— Не сердись, я же не со зла… У тебя карандаша не найдется?
Алхузур покосился на Кольку и не ответил.
— Или угля… Надо!
Алхузур молча ушел и вернулся с куском горелой деревяшки.
Колька повертел в руках обгарок:
— От дома директора, — сказал, вздохнув. — Когда в него гранату бросили. Всю ночь
горел, представляешь… Алхузур кивнул. Будто мог знать о пожаре. Колька удивился:
— А ты что, видел? Ты, правда, видел?
— Я не выдыт, — отрезал Алхузур и, отвернувшись, стал смотреть в окно. Что-то он
недоговаривал. А может, Кольке показалось.
Он придвинулся к краю матраца и стал рисовать на полу схему ломким углем,
изобразил колонию, речку, кладбище. Алхузур смотрел на размазанные линии, ткнул
пальцем в кладбище:
— Чурт!
— Ну, пусть черт, — согласился Колька. — А по-нашему, так кладбище. А тут
Березовская, значит.