Page 11 - Завтра была война...

— Знала бы ты, — вздохнул Сашка.
— Знаю! — отрезала она. — Смел только тот, у кого правда. А у кого нет правды, тот
просто нахален, вот и все.
Несмотря на победу, Искра была в большом,огорчении. Она каждый день, по строгой
системе делала зарядку, с упоением играла в баскетбол, очень любила бегать, но пуговки на
кофточках приходилось расставлять все чаще, платья трещали по всем швам, а юбки из года
в год наливались такой полнотой, что Искра впадала в отчаяние. И глупое словечко
«бомбовоз» — да еще сказанное при Сашке! — было для нее во сто крат обиднее любого
ругательства.
Сашка враз влюбился и в строгого руководителя, и в легкокрылые планеры, и в само
название «авиамодельный кружок». Искра рассчитала точно: теперь Сашке было что терять,
и он цеплялся за школу с упорством утопающего. Наступил второй этап, и Искра каждый
день ходила к Стамескину не просто делать уроки, но и учить то, что утерялось во дни
безмятежной Сашкиной свободы. Это было уже, так сказать, сверх обещанного, сверх
программы: Искра последовательно лепила из Сашки Стамескина умозрительно сочиненный
идеал.
Через полмесяца после встречи с прежними Сашкиными друзьями Искра вновь
столкнулась с ними — уже без Саши, без поддержки и помощи и даже не на улице, где, в
конце концов, можно было бы просто заорать, хотя Искра скорее умерла бы, чем позвала на
помощь. Она вбежала в темный и гулко пустой подъезд, когда ее вдруг схватили, стиснули,
поволокли под лестницу и швырнули на заплеванный цементный пол. Это было так
внезапно, стремительно, и беззвучно, что Искра успела только скорчиться, согнуться дугой,
прижав коленки к груди. Сердечко ее замерло, а спина напряглась в ожидании ударов. Но ее
почему-то не били, а мяли, тискали, толкали, сопя и мешая друг другу. Чьи-то руки стащили
шапочку, тянули за косы, стараясь оторвать лицо от коленок, кто-то грубо лез под юбку,
щипая за бедра, кто-то протискивался за пазуху. И все это вертелось, сталкивалось, громко
дышало, пыхтело, спешило…
Нет, ее совсем не собирались бить, ее намеревались просто ощупать, обмять, обтискать,
«полапать», как это называлось у мальчишек. И когда Искра это сообразила, страх ее
мгновенно улетучился, а гнев был столь яростен, что она задохнулась от этого гнева.
Вонзилась руками в чью-то руку, ногами отбросила того, что лез под юбку, сумела вскочить
и через три ступеньки взлететь по лестнице в длинный Сашкин коридор.
Она ворвалась в комнату без стука: красная, растрепанная, в пальтишке с выдранными
пуговицами, все еще двумя руками прижимая к груди сумку с учебниками. Ворвалась,
закрыла дверь и привалилась к ней спиной, чувствуя, что вот-вот, еще мгновение — и рухнет
на пол от безостановочной дрожи в коленках.
Сашкина мать, унылая и худая, жарила картошку на керосинке, а сам Сашка сидел за
столом и честно пытался решить задачу. Они молча уставились на Искру, а Искра,
старательно улыбаясь, пояснила:
— Меня задержали. Там, внизу. Извините, пожалуйста. Всем телом оттолкнулась от
двери; сделала два шага и рухнула на табурет, отчаянно заплакав от страха, обиды и
унижения.
— Да что вы, Искра? — Сашкина мама из уважения обращалась к ней, как ко
взрослой. — Да господи, что сделали-то с вами?
— Шапочку стащили, — жалко и растерянно бормотала Искра, упорно улыбаясь и
размазывая слезы по крутым щекам. — Мама расстроится, заругает меня за шапочку.
— Да как же это, господи? — плачуще выкрикнула женщина. — Водички выпейте,
Искра, водички.
Сашка вылез из-за стола, молча отодвинул суетившуюся мать и вышел.
Вернулся он через полчаса. Положил перед Искрой ее голубую вязаную шапочку,
выплюнул в таз вместе с кровью два передних зуба, долго мыл разбитое лицо. Искра уже не
плакала, а испуганно следила за ним; он встретил ее взгляд, с трудом улыбнулся: