Page 25 - Завтра была война...

брать поэтов современных.
— А Маяковский? — тихо спросила Искра. — Маяковский есть и остается лучшим,
талантливейшим поэтом нашей советской эпохи.
— В огромнейшем таланте Маяковского никто не сомневается, — улыбнулся Леонид
Сергеевич.
— Папа был знаком с Владимиром Владимировичем,-пояснила Вика.
— Знаком? — Зина живо развернулась на стуле. — Не может быть!
— Почему же? — сказал отец. — Я хорошо знал его, когда учился в Москве.
Признаться, мы с ним отчаянно спорили, и не только о поэзии. То было время споров,
девочки. Мы не довольствовались абсолютными истинами, мы искали и спорили. Спорили
ночи напролет, до одури.
— А разве можно спорить с…— Искра хотела сказать «с гением», но удержалась.
— Спорить не только можно, но и необходимо. Истина не должна превращаться в
догму, она обязана все время испытываться на прочность и целесообразность. Этому учил
Ленин, девочки. И очень сердился, когда узнавал, что кто-то стремится перелить живую
истину в чугунный абсолют.
В дверь заглянула пожилая домработрица:
— Машина пришла, Леонид Сергеевич.
— Спасибо, Поля. — Леонид Сергеевич встал, задвинул на место стул. — Всего
доброго, девочки. Пейте чай, болтайте, слушайте музыку, читайте хорошие стихи. И,
пожалуйста, не забывайте о нас с Викой.
— Ты надолго, папа?
— Раньше трех с совещаний не отпускают, — улыбнулся отец и вышел.
Искра долго вспоминала и случайную встречу, и возникший вдруг разговор. Но тогда,
слушая немолодого (как ей казалось) человека с молодыми глазами, она со многим не
соглашалась, многое пыталась оспорить, над многим намеревалась поразмыслить, потому
что была человеком основательным, любившим докапываться до корней. И шла домой,
раскладывая по полочкам услышанное, а Зиночка щебетала рядом:
— Я же говорила, что Вика золотая девчонка, ведь говорила же, говорила! Господи,
восемь лет из-за тебя потеряли. Какая посуда! Нет, ты видела, какая посуда? Как в музее!
Наверное, из такой посуды Потемкин пил.
— Истина, — вдруг неторопливо, точно вслушиваясь, произнесла Искра. — Зачем же с
ней спорить, если она — истина?
— «В образе Печорина Лермонтов отразил типичные черты лишнего человека…» —
Зина очень похоже передразнила Валентину Андроновну и рассмеялась. — Попробуй,
поспорь с этой истиной, а Валендра тебе «оч. плохо» вкатит.
— Может, это не истина? — продолжала размышлять Искра.-Кто объявляет, что истина
— это и есть истина? Ну, кто? Кто?
— Старшие, — сказала Зиночка. — А старшим — их начальники… А мне налево, и дай
я тебя поцелую.
Искра молча подставила щеку, дернула подружку за светло-русую прядку, и они
расстались. Зина бежала, нарочно цокая каблучками, а Искра шла хоть и быстро, но степенно
и тихо, старательно продолжала думать.
Мама была дома и, как обычно, с папиросой: после той страшной ночи, когда за нею
случайно подсмотрела Искра, мама стала курить. Много курить, разбрасывая по всей
комнате пустые и начатые пачки «Дели».
— Где ты была?
— У Люберецких.
Мама чуть приподняла брови, но промолчала. Искра прошла в свой угол, за шкаф, где
стояли маленький столик и этажерка с ее книгами. Пыталась заниматься, что-то решала,
переписывала, но разговор не выходил из головы.
— Мама, что такое истина?