Page 31 - Завтра была война...

— Нет, — решительно сказала она и отодвинулась. — Со мной что-то происходит и…
И я должна подумать.
С ней действительно что-то происходило, что-то новое, немного пугающее, и поцелуй
был не причиной этого, а множителем, могучим толчком уже пришедших в движение сил.
Искри догадывалась, что это за силы, но сердилась на них за то, что они пробудились
раньше, чем им полагалось по ее разумению. Сердилась и терялась одновременно.
Наступило время личной жизни, и девочки встречали эту новую для них жизнь с
тревогой, понимая, что она — личная и мамы. Жизнь эту нужно было встречать один на
один: женщины, которые пробуждались в них так одинаково и так по-своему, жаждали
самостоятельности, как все женщины во все времена.
И в этот тревожный и такой важный период своей жизни Искру потянуло не к Зиночке,
которую она упорно считала девчонкой, а к Вике Люберецкой. Гордой Вике, которая —
Искра чувствовала это — уже перешагнула рубеж, уже осознала себя женщиной, уже
приноровилась к этому новому состоянию и гордилась им. В первую очередь им, а уж потом
— своим знаменитым отцом. Так думала Искра, но являться без предупреждения не хотела,
уловив во время первого визита неудовольствие хозяйки. И еще в классе сказала:
— Я хочу вернуть Есенина. Можно мне прийти сегодня?
— Приходи, — ответила Вика, не выразив никаких чувств. Искре это не понравилось
(она все же надеялась, что Вика обрадуется), но решимость ее не поколебалась. Сделав уроки
в школе — она часто так поступала, потому что устные предметы зубрить нужды не было, а
письменные можно было приготовить между делом, — забежала домой, оставила маме
записку, взяла Есенина и пошла к Люберецким, с досадой ощущая некоторое волнение..
Вика ждала ее, открыла сразу, молча повесила пальтишко и так же молча пригласила в
свою комнату. Там стояло огромное кресло, на которое хозяйка и указала, но сесть в него
Искра не решилась. Она никогда еще не сидела в креслах и считала, что там ей будет
неуютно.
— Спасибо, Вика, — сказала она. отдав книгу и усевшись на стул.
— Пожалуйста. — Вика, улыбаясь, смотрела на нее.-Надеюсь, теперь ты не станешь
утверждать, что это вредные стихи?
— Это замечательные стихи, — вздохнула Искра. — Я думаю, нет, я даже уверена, что
скоро их оценят и Сергею Есенину поставят памятник.
— А какую надпись ты бы сделала на этом памятнике? Давай проведем конкурс: я буду
сочинять свою надпись, а ты свою.
Они провели конкурс, и Вика тотчас признала, что Искра вышла победительницей,
написав: «Спасибо тебе, сердце, которое билось для нас». Только слова «билось для» они
дружно заменили на «болело за».
— Я никогда не задумывалась, что такое любовь, — как можно более
незаинтересованно сказала Искра, когда они немного поболтали о школьных делах. —
Наверное это стихи заставили меня задуматься.
— Папа говорит, что в жизни есть две святые обязанности, о которых нужно думать:
для женщины — научиться любить, а для мужчины — служить своему делу.
Искра переходила к тому, ради чего явилась, размышляла, как повернуть разговор, и
только поэтому не вцепилась в этот тезис, как бульдог. Она пропустила его, про себя все же
отметив, что для женщины служить своему делу так же важно, как и для мужчины,
поскольку Великая Октябрьская революция раскрепостила рабу очага и мужа.
— Как ты представляешь счастье? — спросила Вика, потому что гостья погрузилась в
раздумье.
— Счастье? Счастье — быть полезной своему народу.
— Нет,-улыбнулась Вика.-Это-долг, а я спрашиваю о счастье.
Искра всегда представляла счастье, так сказать, верхом на коне. Счастье — это помощь
угнетенным народам, это уничтожение капитализма во всем мире, это — оя хату покинул,
пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать"; у нее перехватывало дыхание,