Page 51 - А зори здесь тихие

51

вышли все двенадцать. Одиннадцать поклажу несли (взрывчатка, определил старшина), а
двенадцатый сильно хромал, налегая на палку. Подошли к скиту, сгрузили тючки, и раненый
сразу сел на ступеньку. Один начал перетаскивать взрывчатку в избу, а остальные закурили и
стали о чем-то говорить, по очереди заглядывая в карту.
Жрали комары Васкова, пили кровушку, а он даже моргнуть боялся. Рядом ведь, в двух
шагах от немцев сидел, наган в кулаке тискал, все слова слышал и ничего не понимал.
Всего-то он знал восемь фраз из разговорника, да и то если их русский произносил: нараспев.
Но гадать не понадобилось: старший, что в центре стоял и к которому остальные в
планшет заглядывали, рукой махнул, и десятка эта, вскинув автоматы, подалась в лес. И пока
она в него втягивалась, тот, что тючки таскал, помог раненому подняться и вволок его в дом.
Наконец-то Васков мог дух перевести и с комарами расправиться. Все теперь
прояснилось, и дело решало время: немцы ведь не по ягодки к Синюхиной гряде
направлялись. Не желали они, стало быть, вокруг Легонтова озера кренделя выписывать и
упорно целились в перемычку меж озерами. И шли туда сейчас налегке: брешь нащупывать.
Конечно, ничего ему не стоило обогнать их, девчат найти и начать все сначала. Одно
держало: оружие. Без него и думать было нечего поперек фрицевского пути становиться.
Два автомата в этой избе сейчас находилось, за дверью скособоченной. Целых два,
богатство, а как взять это богатство, Васков пока не знал. На рожон лезть после бессонной
ночи с простреленной рукой расчета не было, и потому Федот Евграфыч, прикинув, откуда
ветерком тянет, просто ждал, когда здоровый немец вылезет из избы.
И дождался. Вылез диверсант этот с распухшей от комаров рожей на верную свою
погибель: пить им там, что ли, захотелось. Вылез осторожно, с автоматом под рукой и двумя
флягами у пояса. Долго всматривался, слушал, но отклеился-таки от двери и к колодцу
направился. И тогда Васков медленно поднял наган, затаил дыхание, как на соревнованиях, и
плавно спустил курок. Треснул выстрел, и немца с силой швырнуло вперед. Старшина для
верности еще раз выстрелил в него, хотел было вскочить, да чудом уловил вороненый блеск
ствола в щели перекошенной двери и замер. Второй – тот, раненый, – прикрывал приятеля
своего, все видел, и бежать к колодцу значило получить пулю.
Похолодел Васков: даст сейчас подбитый этот очередь? Просто так, в воздух: гулкую,
тревожную, – и все. Вмиг притопают немцы, прочешут лес, и кончилась служба старшины.
Второй раз не убежишь…
Только не стрелял что-то этот немец. Ждал чего-то, водил стволом настороженно, но не
сигналил. Видел, как товарищ его рылом в сруб уперся, еще дергаясь, видел, а на помощь не
звал. Почему? Чего ждал?
И понял вдруг Васков. Все понял: себя спасает, шкура фашистская. Плевать ему на
умирающего, на приказ, на друзей своих, что к озерам ушли: он сейчас только о том думает,
чтобы внимание к себе не привлечь. Он невидимого противника до ужаса боится и об одном
лишь молится: как бы втихую отлежаться за бревнами в обхват толщиной.
Да, не героем фриц оказался, когда смерть в глаза заглянула. Совсем не героем, и,
поняв это, старшина вздохнул с облегчением.
Сунув наган в кобуру, Федот Евграфыч осторожно отполз назад, быстро обогнул скит и
подобрался к колодцу с другой стороны. Как он и рассчитывал, раненый фриц на убитого не
глядел, и старшина спокойно подполз к нему, взял автомат, сорвал с пояса сумку с
запасными обоймами и незамеченным вернулся в лес.
Теперь все от его быстроты зависело, потому что путь он выбрал кружной. Тут уж
рисковать приходилось, и он рисковал, и – пронесло. Вломился в соснячок, что к гряде вел, и
тогда только отдышался.
Здесь свои места были, брюхом исползанные. Здесь где-то девчата его прятались, если,
конечно, не подались на восток. Но хоть и велел он им отходить в случае собственного
невозвращения, а не верилось сейчас Федоту Евграфычу, что исполнили они тот приказ его
слово в слово. Не верилось, не хотелось верить.
Он передохнул, послушал, не слышно ли где чего тревожного, и с осторожностью