Page 52 - А зори здесь тихие

52

двинулся к Синюхиной гряде путем, по которому сутки назад шел с Осяниной. Тогда еще все
живы были. Все, кроме Лизы Бричкиной…
Все-таки отошли они. Недалеко, правда: за речку, где прошлым утром спектакль
фрицам устраивали. А Федот Евграфыч про это не подумал и, не найдя их ни в камнях, ни на
старых позициях, вышел на берег уже не для поисков, а просто в растерянности. Понял
вдруг, что один остался, совсем один, с пробитой рукой, и такая тоска тут на него
навалилась, так все в голове спуталось, что к месту этому добрел уже как бы и не в себе. И
только на колени привстал, чтобы напиться, как шепот услышал:
– Федот Евграфыч…
И крик следом:
– Федот Евграфыч! Товарищ старшина!..
Голову вздернул, а они через речку бегут. Прямо по воде, юбок не подобрав. Кинулся
навстречу: тут, в воде, и обнялись. Повисли на нем обе сразу, целуют – грязного, потного,
небритого…
– Ну что вы, девчата, что вы…
И сам чуть слезы сдержал. Совсем уж с ресниц свисали: ослаб, видно. Обнял девчат
своих за плечи, да так они втроем и пошли на ту сторону. А Комелькова все прижаться
норовила, по щеке колючей погладить.
– Эх, девчоночки вы мои, девчоночки! Съели-то хоть кусочек, спали-то хоть
вполглазика?
– Не хотелось, товарищ старшина.
– Да какой я вам теперь старшина, сестренки? Я теперь вроде как брат. Вот так
Федотом и зовите. Или Федей, как маманя звала.
В кустах у них мешки припрятаны были, скатки, винтовки. Васков сразу к сидору
своему кинулся. Только развязывать начал, Женька спросила:
– А Галка?
Тихо спросила, неуверенно: поняли они уж все. Просто уточнение требовалось.
Старшина не ответил, так и рассудив. Молча мешок развязал, достал черствый хлеб, сало,
фляжку. Ну, и табак, само собой. Но махорку он только на руке взвесил и отложил. Налил в
три кружки, хлеба наломал, сала нарезал. Роздал бойцам и поднял свою кружку:
– Погибли наши товарищи смертью храбрых. Четвертак – в перестрелке, а Лиза
Бричкина в болоте утопла. Выходит, что с Соней вместе троих мы уже потеряли. Это так. Но
ведь зато сутки здесь, в межозерье, противника кружим. Сутки!.. И теперь наш черед сутки
выигрывать. А помощи нам не будет, и немцы идут сюда. Так что давайте помянем
сестренок наших, а там и бой пора принимать. Последний, по всей видимости…

13

Бывает горе – что косматая медведица. Навалится, рвет, терзает – света невзвидишь. А
отвалит – и ничего вроде, и дышать можно, жить, действовать. Как и не было ничего.
А бывает пустячок, оплошность. Мелочь, но за собой мелочь эта такое тянет, что не дай
бог никому.
Вот такой пустячок Васков после завтрака обнаружил, когда к бою готовиться начали.
Весь сидор свой перетряхнул, по три раза каждую вещь перещупал – нету, пропали. Как не
было.
Запал для второй гранаты да патроны для нагана мелочью были. Но граната без запала
– просто кусок железа. Немой кусок, как булыжник.
– Нет у нас теперь артиллерии, девоньки.
С улыбкой сказал, чтоб не расстраивать. А они, дурехи, заулыбались в ответ, засияли.
– Ничего, Федот, отобьемся!
Это Комелькова брякнула, чуть на имени споткнувшись. И покраснела. С непривычки,
понятное дело, командира трудно по имени называть.