Page 30 - Бегущая по волнам

Гез был в смокинге. Его безукоризненной, в смысле костюма, внешности дико
противоречила пьяная судорога лица. Он был тяжело, головокружительно пьян. Подойдя так
близко, что я, встав, отодвинулся, опасаясь неустойчивости его тела, Гез оперся правой
рукой о стол, а левой подбоченился. Он нервно дышал, стараясь стоять прямо, и сохранял
равновесие при качке тем, что сгибал и распрямлял колено. На мою занятость письмом Гез
даже не обратил внимания.
– Хотите повеселиться? – сказал он, значительно подмигивая, в то время как его
острый, холодный взгляд безучастного к этой фразе лица внимательно изучал меня. – Я
намерен установить простые, дружеские отношения. Нет смысла жить врозь.
– Синкрайт был, – заметил я, как мог, миролюбиво. – Он, конечно, передал вам мой
ответ.
– Я не поверил Синкрайту, иначе я не был бы здесь, – объявил Гез. – Бросьте это! Я
знаю, что вы сердитесь на меня, но всякая ссора должна иметь конец. У нас очень весело.
– Капитан Гез, – сказал я, тщательно подбирая слова и чувствуя приступ ярости; я не
хотел поддаться гневу, но видел, что вынужден положить конец дерзкому вторжению,
оборвать сцену, начинающую делать меня дураком в моих собственных глазах. – Капитан
Гез, я прошу вас навсегда забыть обо мне как о компаньоне по увеселениям. Ваше
времяпрепровождение для вас имеет, надо думать, и смысл и оправдание; более я не могу
позволить себе рассуждать о ваших поступках. Вы хозяин, и вы у себя. Но я тоже свободный
человек, и если вам это не совсем понятно, я берусь повторить свое утверждение и доказать,
что я прав.
Сказав так, я ждал, что он пробурчит извинение и уйдет. Он не изменил позу, не
шелохнулся, лишь стал еще бледнее, чем был. Откровенная, неистовая ненависть светилась в
его глазах. Он вздохнул и засунул руки в карманы.
– Вы нанесли мне оскорбление, – медленно произнес Гез. – Еще никто… Вы выказали
мне презрение, и я вас предупреждаю, что оно попало туда, куда вы метили. Этого я вам не
прощу. Теперь я хочу знать: как вы представляете наши отношения дальше?! Хотел бы я
знать, да! Не менее тридцати дней продлится мой рейс. Даю слово, что вы раскаетесь.
– Наши отношения точно определены, – сказал я, не видя смысла уступать в ему тоне. –
Вы получили двести фунтов, причем я с вами не торговался Взамен я получил эту каюту, но
ваше общество в придачу к ней – не слишком ли незавидная компенсация?
Был один момент, когда, следя за выражением лица Геза, я подумал, что придется
выбросить его вон. Однако он сдержался. Пристально смотря мне в глаза, Гез засунул руку
во внутренний карман, задержал там ее порывистое движение и торжественно произнес:
– Я тотчас швырну вам эти деньги назад!
Он вынул руку, оказавшуюся пустой, с гневом опустил ее и, повторив, что вернет
деньги, добавил: „Вам не придется хвастаться своими деньгами“, – затем вышел, хлопнув
дверью.
После этого я немедленно запер каюту ключом и стал у двери, прислушиваясь.
В столовой наступила относительная тишина; меланхолически звучала гитара. Там
стали ходить, переговариваться; еще раз пронесся Гораций, крича на ходу: „Готово, готово,
готово!“ Все показывало, что попойка не замирает, а развертывается. Затем я услышал шум
ссоры, женский горький плач и – после всего этого – хоровую песню.
Устав прислушиваться, я сел и погрузился в раздумье. Гез сказал правду: трудно было
ждать впереди чего-нибудь хорошего при этих условиях. Я решил, что если ближайший день
не переменит всей этой злобной нечистоты в хотя бы подобие спокойной жизни, – самое
лучшее для меня будет высадиться на первой же остановке. Я был сильно обеспокоен
поведением Геза. Хотя я не видел прямых причин его ненависти ко мне, все же сознавал, что
так должно быть. Он был естествен в своей ненависти. Он не понимал меня, я – его.
Поэтому, с его характером, образовалось военное положение, и с гневом, с тяжелым
чувством безобразия минувшей сцены, я лег, но лег не раздеваясь, так как не знал, что еще
может произойти.