Page 35 - Бегущая по волнам

стояла неподвижная точка; глаза, если присмотреться к ним, вносили впечатление грозного и
томительного упорства; необъяснимую сжатость, молчание, – большее, чем молчание
сжатых губ. В черных е€ волосах блестел жемчуг гребней. Кружевное платье оттенка
слоновой кости, с открытыми гибкими плечами, так же безупречно белыми, как лицо, легло
вокруг стана широким опрокинутым веером, из пены которого выступила, покачиваясь,
маленькая нога в золотой туфельке. Она сидела, опираясь отставленными руками о палубу
кормы, нагнувшись ко мне слегка, словно хотела дать лучше рассмотреть свою внезапную
красоту. Казалось, не среди опасностей морской ночи, а в дальнем углу дворца присела,
устав от музыки и толпы, эта удивительная фигура.
Я смотрел, дивясь, что не ищу объяснения. Все перелетело, изменилось во мне, и хотя
чувства правильно отвечали действию, их острота превозмогла всякую мысль. Я слышал
стук своего сердца в груди, шее, висках; оно стучало все быстрее и тише, быстрее и тише.
Вдруг меня охватил страх; он рванул и исчез.
– Не бойтесь, – сказала она. Голос ее изменился, он стал мне знаком, и я вспомнил,
(когда) слышал его. – Я вас оставлю, а вы слушайте, что скажу. Как станет светать, держите
на юг и гребите так скоро, как хватит сил. С восходом солнца встретится вам парусное
судно, и оно возьмет вас на борт. Судно идет в Гель-Гью, и, как вы туда прибудете, мы там
увидимся. Никто не должен знать, что я была с вами, – кроме одной, которая пока скрыта.
Вы очень хотите увидеть Биче Сениэль, и вы встретите ее, но помните, (что ей нельзя
сказать обо мне) . Я была с вами потому, чтобы вам не было жутко и одиноко.
– Ночь темна, – сказал я, с трудом поднимая взгляд, так как утомился смотреть –
Волны, одна волны кругом!
Она встала и положила руку на мою голову. Как мрамор в луче, сверкала ее рука.
– Для меня там, – был тихий ответ, – одни волны, и среди них есть остров; он сияет все
дальше, все ярче. Я тороплюсь, я спешу; я увижу его с рассветом. Прощайте! Все ли еще
собираете свой венок? Блестят ли его цветы? Не скучно ли на темной дороге?
– Что мне сказать вам? – ответил я. – Вы здесь, это и есть мой ответ. Где остров, о
котором вы говорите? Почему вы одна? Что вам угрожает? Что хранит вас?
– О, – сказала она печально, – не задумывайтесь о мраке. Я повинуюсь себе и знаю,
чего хочу. Но об этом говорить нельзя.
Пламя свечи сияло; так был резок его блеск, что я снова отвел глаза. Я видел черные
плавники, пересекающие волну, подобно буям; их хищные движения вокруг шлюпки, их
беспокойное снование взад и вперед отдавало угрозой.
– Кто это? – сказал я. – Кто эти чудовища вокруг нас?
– Не обращайте внимания и не бойтесь за меня, – ответила она. – Кто бы ни были они в
своей жадной надежде, ни тронуть меня, ни повредить мне они больше не могут.
В то время, как она говорила это, я поднял глаза.
– Фрези Грант! – вскричал я с тоской, потому что жалость охватила меня. – Назад!..
Она была на воде, невдалеке, с правой стороны, и ее медленно относило волной. Она
отступала, полуоборотясь ко мне, и, приподняв руку, всматривалась, как если бы уходила от
постели уснувшего человека, опасаясь разбудить его неосторожным движением. Видя, что я
смотрю, она кивнула и улыбнулась.
Уже не совсем ясно видел я, как быстро и легко она бежит прочь, – совсем как девушка
в темной, огромной зале.
И тотчас дьявольские плавники акул или других мертвящих нервы созданий, которые
показывались, как прорыв снизу черным резцом, повернули стремглав в ту сторону, куда
скрылась Фрези Грант, бегущая по волнам, и, скользнув отрывисто, скачками, исчезли.
Я был один; покачивался среди волн и смотрел на фонарь; свеча его догорала.
Хор мыслей пролетел и утих. Прошло некоторое время, в течение которого я не
осознавал, что делаю и где нахожусь; затем такое сознание стало появляться отрывками.
Иногда я старался понять, вспомнить – с кем и когда сидела в лодке молодая женщина в
кружевном платье.