Page 43 - Бегущая по волнам

Она взяла мою руку, вспыхнула и сунула в нее – так быстро, что я не успел сообразить
ее намерение, – тяжелый сверток. Я развернул его. Это были деньги – те тридцать восемь
фунтов, которые я проиграл Тоббогану. Дэзи вскочила и хотела убежать, но я ее удержал. Я
чувствовал себя весьма глупо и хотел, чтобы она успокоилась.
– Вот это весь разговор, – сказала она, покорно возвращаясь на свой канат. В ее глазах
блестели слезы смущения, на которые она досадовала сама. – Спрячьте деньги, чтобы я их
больше не видела. Ну зачем это было подстроено? Вы мне испортили весь день. Прежде
всего, как я могла объяснить Тоббогану? Он даже не поверил бы. Я побилась с ним и
доказала, что деньги следует возвратить.
– Милая Дэзи, – сказал я, тронутый ее гордостью, – если я виноват, то, конечно, только
в том, что не смешал карты. А если бы этого не случилось, то есть не было бы
доказательства, – как бы вы тогда отнеслись?
– Никак, разумеется; проигрыш есть проигрыш. Но я все равно была бы очень
огорчена. Вы думаете – я не понимаю, что вы хотели? Оттого, что нам нельзя предложить
деньги, вы вознамерились их проиграть, в виде, так сказать, благодарности, а этого ничего не
нужно. И я не принуждена была бы делать вам выговор. Теперь поняли?
– Отлично понял. Как вам понравились книги? Она помолчала, еще не в силах сразу
перейти на мирные рельсы.
– Заглавия интересные. Я посмотрела только заглавия – все было некогда. Вечером
сяду и прочитаю. Вы меня извините, что погорячилась. Мне теперь совестно самой, но что
же делать? Теперь скажите, что вы не сердитесь и не обиделись на меня.
– Я не сержусь, не сердился и не буду сердиться.
– Тогда все хорошо, и я пойду. Но есть еще разговор…
– Говорите сейчас, иначе вы раздумаете.
– Нет, это я не могу раздумать, это очень важно. А почему важно? Не потому, что
особенное что-нибудь, однако я хожу и думаю: угадала или не угадала? При случае
поговорим. Надо вас покормить, а у меня еще не готово, приходите через полчаса.
Она поднялась, кивнула и поспешила к себе на кухню или еще в другое место,
связанное с ее деловым днем.
Сцена эта заставила меня устыдиться: девушка показала себя настоящей хозяйкой,
тогда как – надо признаться – я вознамерился сыграть роль хозяина. Но что она хотела еще
подвергнуть обсуждению? Я мало думал и скоро забыл об этом; как стемнело, все сели
ужинать, по случаю духоты, наверху, перед кухней.
Тоббоган встретил меня немного сухо, но так как о происшествии с картами все
молчаливо условились не поднимать разговора, то скоро отошел; лишь иногда взглядывал на
меня задумчиво, как бы говоря: „Она права, но от денег трудно отказаться, черт подери“.
Проктор, однако, обращался ко мне с усиленным радушием, и если он знал что-нибудь от
Дэзи, то ему был, верно, приятен ее поступок; он на что-то хотел намекнуть, сказав:
„Человек предполагает, а Дэзи располагает!“ Так как в это время люди ели, а девушка
убирала и подавала, то один матрос заметил:
– Я предполагал бы, понимаете, съесть индейку. А она расположила солонину.
– Молчи, – ответил другой, – завтра я поведу тебя в ресторан.
На „Нырке“ питались однообразно, как питаются вообще на небольших парусниках,
которым за десять-двадцать дней плавания негде достать свежей провизии и негде хранить
ее. Консервы, солонина, макароны, компот и кофе – больше есть было нечего, но все
поглощалось огромными порциями. В знак душевного мира, а может быть, и различных
надежд, какие чаще бывают мухами, чем пчелами, Проктор налил всем по стакану рома.
Солнце давно село. Нам светила керосиновая лампа, поставленная на крыше кухни.
Баковый матрос закричал:
– Слева огонь!
Проктор пошел к рулю. Я увидел впереди „Нырка“ многочисленные огни огромного
парохода. Он прошел так близко, что слышен был стук винтового вала. В пространствах под