Page 47 - Бегущая по волнам

На этот раз разговор кончился, и все разошлись. Я долго не мог заснуть: лежа в
кубрике, прислушиваясь к плеску воды и храпу матросов, я уснул около четырех, когда вахта
сменилась. В это утро все проспали несколько дольше, чем всегда. День прошел без
происшествий, которые стоило бы отметить в их полном развитии. Мы шли при отличном
ветре, так что Больт сказал мне:
– Мы решили, что вы нам принесли счастье. Честное слово. Еще не было за весь год
такого ровного рейса.
С утра уже овладело мной нетерпение быть на берегу. Я знал, что этот день –
последний день плавания, и потому тянулся он дольше других дней, как всегда бывает в
конце пути. Кому не знаком зуд в спине? Чувство быстроты в неподвижных ногах?
Расстояние получает враждебный оттенок. Существо наше усиливается придать скорость
кораблю; мысль, множество раз побывав на воображаемом берегу, должна неохотно
возвращаться в медлительно ползущее тело. Солнце всячески уклоняется подняться к зениту,
а достигнув его, начинает опускаться со скоростью человека, старательно метущего
лестницу.
После обеда, то уходя на палубу, то в кубрик, я увидел Дэзи, вышедшую из кухни
вылить ведро с водой за борт.
– Вот, вы мне нужны, – сказала она, застенчиво улыбаясь, а затем стала серьезной. –
Зайдите в кухню, как я вылью это ведро, у борта нам говорить неудобно, хотя, кроме
глупостей, вы от меня ничего не услышите.
Мы ведь не договорили вчера. Тоббоган не любит, когда я разговариваю с мужчинами,
а он стоит у руля и делает вид, что закуривает.
Согласившись, я посидел на трюме, затем прошел в кухню за крылом паруса.
Дэзи сидела на табурете и сказала: „Сядьте“, причем хлопнула по коленям руками. Я
сел на бочонок и приготовился слушать.
– Хотя это невежливо, – сказала девушка, – но меня почему-то заботит, что я не все
знаю. Не все вы рассказали нам о себе. Я вчера думала. Знаете, есть что-то загадочное.
Вернее, вы сказали правду, но об одном умолчали. А что это такое – (одно?) С вами в море
что-то случилось. Отчего-то мне вас жаль. Отчего это?
– О том, что вы не договорили вчера?
– Вот именно. Имею ли я право знать? Решительно – никакого. Так вы и не отвечайте
тогда.
– Дэзи, – сказал я, доверяясь ее наивному любопытству, обнаружить которое она могла,
конечно, только по невозможности его укротить, а также – ее проницательности, – вы не
ошиблись. Но я сейчас в особом состоянии, совершенно особом, таком, что не мог бы
сказать так, сразу. Я только обещаю вам не скрыть ничего, что было на море, и сделаю это в
Гель-Гью.
– Вас испугало что-нибудь? – сказала Дэзи и, помолчав, прибавила: – Не сердитесь на
меня. На меня иногда (находит) , что все поражаются; я вот все время думаю о вашей
истории, и я не хочу, чтобы у вас осталось обо мне память, как о любопытной девчонке.
Я был тронут. Она подала мне обе руки, встряхнула мои и сказала:
– Вот и все. Было ли вам хорошо здесь?
– А вы как думаете?
– Никак. Судно маленькое, довольно грязное, и никакого веселья. Кормеж тоже
оставляет желать многого. А почему вы сказали вчера о кружевном платье и золотых
туфлях?
– Чтобы у вас стали круглые глаза, – смеясь, ответил я ей. – Дэзи, есть у вас отец, мать?
– Были, конечно, как у всякого порядочного человека. Отца звали Ричард Бенсон. Он
пропал без вести в Красном море. А моя мать простудилась насмерть лет пять назад. Зато у
меня хороший дядя; кисловат, правда, но за меня пойдет в огонь и воду. У него нет больше
племяшей. А вы верите, что была Фрези Грант?
– А вы?