Page 44 - Бегущая по волнам

палубами среди света сидели и расхаживали пассажиры. Эта трехтрубная высокая громада,
когда мы разминулись с ней, отошла, поворотившись кормой, усеянной огненными
отверстиями, и расстилая колеблющуюся, озаренную пелену пены.
„Нырок“ сделал маневр, отчего при парусах заняты были все, а я и Дэзи стояли,
наблюдая удаление парохода.
– Вам следовало бы попасть на такой пароход, – сказала девушка. – Там так отлично.
Все удобно, все есть, как в большой гостинице. Там даже танцуют. Но я никогда не бывала
на роскошных пароходах. Мне даже послышалось, что играет музыка.
– Вы любите танцы?
– Люблю конфеты и танцы.
В это время подошел Тоббоган и встал сзади, засунув руки в карманы.
– Лучше бы ты научила меня, – сказал он, – как танцевать.
– Это ты так (теперь) говоришь. Ты не можешь: уже я учила тебя.
– Не знаю отчего, – согласился Тоббоган, – но, когда держу девушку за талию, а
музыка вдруг раздастся, ноги делаются, точно мешки. Стою: ни взад, ни вперед.
Постепенно собрались опять все, но ужин был кончен, и разговор начался о пароходе, в
котором Проктор узнал „Лео“.
– Он из Австралии; это рейсовый пароход Тихоокеанской компании. В нем двадцать
тысяч тонн.
– Я говорю, что на „Лео“ лучше, чем у нас, – сказала Дэзи.
– Я рад, что попал к вам, – возразил я, – хотя бы уж потому, что мне с тем пароходом не
по пути. Проктор рассказал случай, когда пароход не остановился принять с шлюпки
потерпевших крушение. Отсюда пошли рассказы о разных происшествиях в океане.
Создалось словоохотливое настроение, как бывает в теплые вечера, при хорошей погоде и
при сознании, что близок конец пути.
Но как ни искушены были эти моряки в историях о плавающих бутылках, встречаемых
ночью ледяных горах, бунтах экипажей и потрясающих шквалах, я увидел, что им
неизвестна история „Марии Целесты“, а также пятимесячное блуждание в шлюпке шести
человек, о которых писал М. Твен, положив тем начало своей известности.
Как только я кончил говорить о „Целесте“, богатое воображение Дези закружило меня
и всех самыми неожиданными догадками. Она была чрезвычайно взволнована и обнаружила
такую изобретательность сыска, что я не успевал придумать, что ей отвечать.
– Но может ли быть, – говорила она, – что это произошло так…
– Люди думали пятьдесят лет, – возражал Проктор, но, кто бы ни возражал, в ответ
слышалось одно:
– Не перебивайте меня! Вы понимаете: обед стоял на столе, в кухне топилась плита! Я
говорю, что на них напала болезнь! Или может быть, они увидели мираж! Красивый берег,
остров или снежные горы! Они поехали на него все.
– А дети? – сказал Проктор. – Разве не оставила бы ты детей, да при них, скажем, ну,
хотя двух матросов?
– Ну что же! – Она не смущалась ничем. – Дети хотели больше всего. Пусть мне
объяснят в таком случае!
Она сидела, подобрав ноги, и, упираясь руками в палубу, ползала от возбуждения взад-
вперед.
– Раз ничего не известно, понимаешь? – ответил Тоббоган.
– Если не чума и мираж, – объявила Дэзи без малейшего смущения, – значит, в
подводной части была дыра. Ну да, вы заткнули ее языком; хорошо. Представьте, что они
хотели сделать загадку…
Среди ее бесчисленных версий, которыми она сыпала без конца, так что я многое
позабыл, слова о „загадке“ показались мне интересны; я попросил объяснить.
– Понимаете – они ушли, – сказала Дэзи, махнув рукой, чтобы показать, как ушли, – а
зачем это было нужно, вы видите по себе. Как вы ни думайте, решить эту задачу бессильны и