Page 108 - Белый пароход

Затем было сказано еще многое в продолжение этой мысли. И слова эти, самовоспроизводясь
и умножаясь, долго еще кружились над головами собравшихся, накопляя в себе скрытый гнев и
ярость, как рой распаленных диких ос, все более озлобляющихся оттого, что они ядоносны и их
много. В душе же Тансыкбаева вскипала своя крутая волна, будоражила в нем свои мысли,
укреп-ляя его решимость, и не потому, что подобные высказывания были внове для него, вовсе
нет, напротив, вся его жизнь и жизнь всех его многочисленных сослуживцев так же, как и всего
обозримого общественного окружения, протекала изо дня в день именно в этой атмосфере
беспрерывного подстегивания, неукротимой борьбы, названной классовой и потому во всем
абсолютно оправдываемой. Но была тут одна негласная проблема. Для постоянного накала
борьбы нужны были все новые и новые объекты, новые направления разоблачений; поскольку
многое в этом смысле было уже отработано, едва ли не исчерпано до дна, вплоть до депортации
целых народов в погибельные ссылки в Сибирь и Среднюю Азию, то стало все труднее собирать
«пого-ловный» урожай с полей, прибегая на старый лад к обвинениям в наиболее ходовом на
националь-ных окраинах варианте — в буржуазно-феодальном национализме. Наученные
горьким опытом, когда по малейшему доносу в идеологической сомнительности того или иного
лица незамедлите-льно следовала расправа с ним и близкими ему, люди уже не допускали
роковых ошибок, не говорили и не писали ничего такого, что можно было бы истолковать как
проявление национализ-ма. Напротив, многие стали чересчур осторожны и осмотрительны,
настолько, что громогласно отрицали любые национальные ценности, вплоть до отказа от
родного языка. Попробуй схвати такого, если на каждом шагу он заявляет, что говорит и думает
непременно на языке Ленина…
И именно в этот оскудевший событиями период, трудный для наращивания борьбы по
выявлению новых скрытых врагов, майору Тансыкбаеву, пусть и случайно, но все же повезло.
Донос на Абуталипа Куттыбаева с разъезда Боранлы-Буранный попал ему в руки как довольно
второстепенный по значимости материал, скорее для ознакомления, нежели для серьезного
расследования. Однако Тансыкбаев не упустил своего. Чутье не подвело его. Тансыкбаев не
поленился, съездил на место разобраться и теперь все больше убеждался, что это скромное, на
первый взгляд, дело при соответствующей обработке может обрести достаточную весомость. И,
стало быть, если все образуется как надо, то поощрения свыше наверняка не обойдут и его.
Разве не свидетель он подобного торжества в данный момент за данным столом, разве не знает
он, как устраиваются подобные вещи? Разве худо ему среди этих хорошо знакомых людей, верой
и прав-дой преданных Богу-Власти и поэтому блаженствующих сегодня с хрусталем на столе и на
потол-ке? Но путь к Богу-Власти только один — через черное, неустанное служение ему в
выявлении и разоблачении замаскировавшихся врагов.
А среди врагов следует особенно бдительно следить за теми, кто побывал в плену. Они
преступники уже потому, что не пустили себе пулю в лоб, ибо обязаны были не сдаваться, а
умереть и этим доказать свою абсолютную преданность Богу-Власти, который требовал
неукосни-тельного — умереть, но не сдаваться в плен. А кто сдался, тот — преступник. И
неизбежная кара за это должна служить предупреждением всем, на все времена — на все
поколения. Такова установка самого Вождя — Бога-Власти. Куттыбаев же, взятый им на
расследование, как раз из числа бывших военнопленных, причем, что чрезвычайно важно, в его
деле есть очень нужная зацепка, очень актуальная деталь, — если удастся выбить у Куттыбаева
признание на этот счет, пусть даже небольшой факт, то и это может пригодиться в большом деле,
как гвоздок на своем месте, — послужить для разоблачения изначально предательских замыслов
ревизионистской клики Тито — Ранковича, претендующей на особый путь развития Югославии
без одобрения Сталина. Ишь, чего захотели! Давно ли кончилась война, а они уже отделяться
решили. Не выйдет! Сталин развеет в прах эту идею и пустит ее по ветру. И совсем нелишне