Page 122 - Белый пароход
P. 122

И сотник Эрдене сказал:
                     — Имя твое — Кунан. Слышишь, сынок? Имя твое Кунан. Воистину так.
                     Они помолчали, невольно поддаваясь значимости момента. Ночь была тиха, лишь в таборе по
                  соседству беззлобно взлаяла собака, да донеслось издали протяжное ржание — быть может,
                  вспомнилась средь ночи коню родина в горах, быстрые реки, густые травы, солнечный свет на
                  спинах коней… Младенец же, обретший имя, безмятежно спал, и судьба его младенческая пока
                  еще спала рядом с ним. Но скоро ей предстояло спохватиться.
                     — Я подумал не только об имени нашего ребенка, — нарушил молчание сотник Эрдене и,
                  оглаживая усы крепкой ладонью, сказал со вздохом, — я подумал и о другом, Догуланг. Сама
                  понимаешь, тебе с младенцем оставаться здесь нельзя. Надо побыстрей уходить.
                     — Уходить?
                     — Да, Догуланг, уходить, и чем быстрее, тем лучше.
                     — Я тоже думала, но куда уходить и как уходить? А как же ты?
                     — Сейчас я тебе скажу. Мы уйдем вместе.
                     — Вместе? Это же невозможно, Эрдене!
                     — Только вместе. А разве может быть по-другому?
                     — Но ты подумай, что ты говоришь, ты, сотник правого тумена!
                     — Я уже думал, крепко думал.
                     — Но куда ты уйдешь от руки хагана, такого места нет на свете! Эрдене, опомнись!
                     — Я уже все продумал. Выслушай меня спокойнее. Мы не скрылись поначалу, когда еще
                  можно было, когда еще стояли мы в городах многолюдных, с базарами и бродягами. Не зря я
                  тебе говорил в те дни, Догуланг: обрядимся в тряпье чужеземцев, прибьемся к странникам и
                  уйдем скитаться по свету.
                     — По какому свету, Эрдене? — с горечью воскликнула вышивальщица. — Где для нас такой
                  край, чтобы жить самим по себе? От Бога легче уйти, чем от хагана. Потому мы и не решились,
                  сам понимаешь. Да и кто из войска мог бы решиться на такое. Вот и остались мы с тайной своей
                  между страхом и любовью
                     — ты не мог уйти из войска, тебе это стоило бы головы, я не могла уйти от тебя, мне это
                  стоило бы счастья. И вот мы не одни. С сыночком.
                     Они тягостно умолкли в нахлынувшей тревоге. И тогда сотник сказал:
                     — Бывает, люди бегут от позора, от бесчестья, от расплаты за измену; бегут, только бы
                  спастись. Нам придется бежать оттого, что судьба послала нам дитя, но платить придется той же
                  ценой. Ждать пощады не приходится. Хаган от своего повеления никогда не отступится. Надо
                  уходить, Догуланг, пока не поздно, другого выхода нет. Не качай головой. Другого выхода нет.
                  Счастье и несчастье растут из одного корня. Было счастье, не побоимся теперь беды. Надо
                  уходить.
                     — Я тебя понимаю, Эрдене, — тихо проговорила женщина. — Ты прав, конечно. Только я вот
                  думаю, что лучше — умереть или остаться жить. Я не о себе. Я с тобой так счастлива, я говорила
                  себе: если надо, умру, только не посмею убить то, что пришло ко мне от тебя. Глупая я или
                  умная, но не поднялась моя рука…
                     — Не терзайся, не надо, ты не должна так терзаться — жить или не жить! Мы не хотели
                  жертвовать тем, кто еще не народился. Теперь он родился. Теперь надо жить ради него. Убежать
                  и жить. Мы оба хотели сына.
                     — Я не о себе. Я о другом. Можешь ли ты мне сказать, если меня казнят, — оставят ли в
                  живых тебя и твоего сыночка?
   117   118   119   120   121   122   123   124   125   126   127