Page 133 - Белый пароход

Но людям хотелось знать, и они кричали:
— Кобыла, а где же твой жеребец? Кто он?
И самовозбуждаясь и ожесточаясь от неосознанного чувства вины, толпа возопила, чтобы
побыстрее освободить себя от низменного греха:
— Повесить суку! Повесить сейчас же! Чего тут ждать?
Устроители казни, должно быть, на то и рассчитывали, что неистовствующая толпа сможет
сломить дух вышивальщицы. От ханского окружения отделился верховой, один из нойонов,
зычноголосый, бравый вояка, готовый ради хагана и на это дело. Он подскакал к скорбной
процес-сии — повозке с обреченной вышивальщицей и идущей рядом прислужнице с ребенком
на руках.
— А ну, стойте, — остановил он их и, обращаясь к конным рядам, громко выкрикнул: —
Слушайте все! Эта бесстыжая тварь должна указать, от кого она родила! С кем она путалась! А
теперь скажи, есть ли среди этих мужчин отец твоего ребенка?
Догуланг отвечала, что нет. Настороженный гул прокатился по рядам.
Повозка двигалась от сотни к сотне, а сотники перекликались:
— У меня не оказалось! Может, ловкач тот в твоей сотне?
Тем временем зычноголосый снова и снова требовал от вышивальщицы, чтобы она указала на
того, кто был отцом новорожденного. Вот снова повозку остановили перед отрядом конников, и
снова вопрос:
— Укажи, блудница, от кого ты родила?
Именно в этом строю, в голове отряда находился сотник Эрдене на своем звездолобом коне
Акжулдузе. Взгляды Догуланг и Эрдене встретились. В общем гаме и суете никто не обратил
внимания, как трудно отводили они глаза друг от друга, как вздрогнула Догуланг, откидывая со
лба разметавшиеся волосы, как на мгновение вспыхнуло ее лицо и тут же угасло. И только сам
Эрдене мог представить себе, чего стоила Догуланг эта молниеносная встреча глазами — какой
радостью и какой болью обернулось для нее это мгновение. На вопрос зычноголосого нойона
опомнившаяся Догуланг, взяв себя в руки, снова твердо ответила:
— Нет, нет здесь отца моего ребенка!
И опять никто не обратил внимание на то, что сотник Эрдене уронил голову, но тут же
усилием воли заставил себя принять невозмутимый вид.
А палачи были уже наготове. Трое в черных балахонах с закатанными рукавами вывели на
середину двугорбого верблюда, настолько громадного, что всадник в седле головой доставал
лишь до середины верблюжьего брюха. За отсутствием леса в открытых степных пространствах
кочевники издавна прибегали к такому способу казни — осужденных вешали на верблюжьем
межгорбии
— попарно на одной веревке или с противовесом, которым служил мешок с песком. Такой
противовес был уже приготовлен для вышивальщицы Догуланг.
Окриками и ударами палкой палачи заставили зло орущего верблюда опуститься и лечь на
землю, подобрав под себя длинные мосластые ноги. Виселица была готова.
Барабаны ожили, слегка рокоча, чтобы в нужный момент загрохотать, оглушая и вздымая
души.
И тогда зычноголосый нойон снова обратился к вышивальщице, должно быть, уже на потеху:
— Спрашиваю тебя в последний раз. Тебе, глупая потаскуха, все равно погибать, и выродку
твоему не жить! Как тебя понимать все-таки, неужто ты не знаешь, от кого понесла? Может,
поднатужишься, припомнишь?
— Не помню, от кого. Это было давно и далеко отсюда, — отвечала вышивальщица.
Над степью прокатился грубый утробный мужской хохот и злорадный женский визг.