Page 156 - Белый пароход

не получила ответа от родственников. И теперь она хотела просто знать, получили они эти
письма или нет, в телеграммах она так и писала — убедительная просьба сообщить, получены ли
вами письма, только да или нет, ответ на письма необязателен. Выходило, братья и сестры не
желали даже по почте связываться с семьей Абуталипа.
Едигей выехал на своем Буранном Каранаре поутру, с тем чтобы к вечеру уже обернуться.
Конечно, когда он отправлялся один, без поклажи, любой знакомый машинист с радостью
прихва-тывал его с собой, а там через полтора часа и Кумбель. Однако он стал остерегаться
таких поездок на проходящих поездах из-за Абуталиповых ребят. Оба они, и старший и
младший, все так же изо дня в день ждали у железной дороги возвращения отца. В их играх,
разговорах, загадках, рисунках, во всем их немудреном ребяческом бытии ожидание отца было
сутью жизни. И, несом-ненно, самой авторитетной фигурой для них в тот период был дядя
Едигей, который, по их убеждениям, должен был все знать и помочь им.
Едигей и сам понимал, что без него на разъезде ребятам будет еще тягостней и сиротливей, и
поэтому почти все свободное время пытался чем-то занять их, отвлечь постепенно от напрасных
ожиданий. Памятуя о завещании Абуталина рассказывать мальчишкам о море, он вспоминал все
новые и новые подробности своего детства и рыбацкой молодости, всякие были и небыли
Аральского моря. Как умел приспосабливал эти рассказы для малышей, но всякий раз удивлялся
их способности — смышленности, впечатлительности, памяти. И очень был доволен тем —
сказывалось в них отцовское воспитание. Рассказывая, Едигей ориентировался прежде всего на
младшего, Эрмека. Однако младший не уступал старшему, из всех четырех его слушателей —
детей обоих домов — был он для Едигея самым близким, хотя Едигей старался не выделять его.
Эрмек оказался наиболее заинтересо-ванным слушателем и самым лучшим истолкователем его
рассказов. О чем бы ни шла речь, любое событие, любой интересный поворот в действии он
связывал с отцом. Отец для него присутствовал во всем и всюду. Идет, например, такой
разговор:
— А на Аральском море есть такие озера у берегов, где растут густые камыши. А в тех
камышах прячутся охотники с ружьями. И вот утки летят весной на Аральское море. Зимой они
жили на других морях, где теплее было, а как стаяли льды на Арале, летят побыстрей и днем и
ночью, потому что очень соскучились по здешним местам. Летят они большой стаей, хотят
поплавать в воде, искупаться, покувыркаться, все ниже и ниже подлетают к берегу, а тут дым и
огонь из камышей, пах-пах! То палят охотники. Утки с криком падают в воду. А другие в испуге
улетают на середину моря и не знают, как быть, где теперь жить. И кружатся там над волнами,
кричат. Ведь они привыкли плавать у берегов. А к берегам приближаться боятся.
— Дядя Едигей, но ведь одна утка сразу улетела назад, туда, откуда она прилетела.
— А зачем она туда улетела?
— Ну как же, ведь мой папика там матрос, он плавает там на большом корабле. Ты ведь сам
говорил, дядя Едигей.
— Да, правильно, а как же, — вспоминает Едигей, попав впросак. — Ну и что потом?
— А эта утка прилетела и сказала моему папике, что охотники спрятались в камышах и
стреляли в них. И что им негде жить!
— Да, да, это ты верно.
— А папика сказал той утке, что скоро он приедет, что на разъезде у него два мальчика —
Даул и Эрмек, и еще есть дядя Едигей. И когда он приедет, мы все соберемся и пойдем на
Аральское море и прогоним из камышей охотников, которые стреляют в уток. И снова уткам
будет хорошо на Аральском море… Будут плавать в воде и кувыркаться вот так, через голову…
Когда рассказы истощались, Буранный Едигей прибегал к гаданиям на камнях. Теперь он
постоянно носил при себе сорок один камушек величиной с крупный горох. Этот давнишний