Page 91 - Белый пароход

содроганием и омерзением. Однако он сознавал, что кречетоглазый берет хитростью и
превосходством в уме. Это его задело за живое. Пока тот писал, Едигей пытался найти слабину в
доводах кречетоглазого. Из сказанного кречетоглазым одна мысль поразила Едигея своей
алогичностью, каким-то дьяволь-ским несоответствием: как это можно обвинять кого-либо во
«враждебных воспоминаниях»? Разве могут быть воспоминания человека враждебными или
невраждебными, ведь воспоминания — это то, что было когда-то в прошлом, это то, чего уже нет,
что было в минувшем времени. Значит, человек вспоминает о том, как то было в
действительности.
— Я хочу знать, — промолвил Едигей, чувствуя, как пересыхает в горле от волнения. Но он
заставил себя произнести эти слова очень спокойно. — Вот ты говоришь…— Он нарочно назвал
его на «ты», чтобы тот понял, что Едигею нечего лебезить и бояться, дальше сарозеков гнать его
некуда. — Вот ты говоришь, — повторил он, — враждебные воспоминания. Как что понимать?
Разве могут быть воспоминания враждебными или невраждебными? По-моему, человек вспо-
минает то, что было и как было когда-то, чего уже нет давно. Или, выходит, если хорошее —
вспоминай, а если плохое — не вспоминай, забудь? Такого вроде никогда и не было. Или,
выходит, если какой сон приснится и о нем, о сне, надо вспоминать? А если сон страшный,
неугодный кому?..
— Вот ты какой! Хм, черт возьми! — подивился кречетоглазый.Порассуждать любишь,
поспорить захотел. Ты тут никак местный философ. Что ж, давай. — Он сделал паузу. И как бы
примерился, изготовился и изрек: — В жизни всякое может быть в смысле исторических событий.
Но мало ли что было и как было! Важно вспоминать, нарисовать прошлое устно или тем более
письменно так, как требуется сейчас, как нужно сейчас для нас. А все, что нам не на пользу, того
и не следует вспоминать. А если не придерживаешься этого, значит, вступаешь во враждебное
действие.
— Я не согласен, — сказал Едигей. — Такого не может быть.
— А никто и не нуждается в твоем согласии. Это ведь к слову. Ты спрашиваешь, а я объясняю
по доброте своей. А вообще-то я не обязан вступать с тобой в такие разговоры. Ну хорошо, давай
перейдем от слов к делу. Скажи мне, когда-нибудь Куттыбаев, ну, скажем, в откровенной беседе,
за выпивкой, допустим, не называл тебе какие-нибудь английские имена?
— А зачем это? — искренне изумился Едигей.
— А вот зачем. — Кречетоглазый открыл одну из «Партизанских тетрадей» Абуталипа и
зачитал подчеркнутое красным карандашом место: «27 сентября к нам в расположение прибыла
английская миссия — полковник и два майора. Мы прошлись перед ними парадным маршем. Они
нас приветствовали. Потом был общий обед в палатке у командиров. Туда пригласили и нас,
несколь-ких человек иностранных партизан среди югославов. Когда меня познакомили с
полковником, он очень любезно пожал мне руку и все расспрашивал через переводчика, откуда
я и как сюда попал. Я коротко рассказал. Мне налили вина, и я тоже выпил вместе с ними. И
потом еще долго разговаривали. Мне понравилось, что англичане простые, откровенные люди.
Полковник сказал, что великое счастье, или, как он выразился, провидение, помогло нам в том,
что мы все в Европе обьединились против фашизма. А без этого борьба с Гитлером стала бы еще
тяжелей, а возможно, кончилась бы трагическим исходом для разрозненных народов» — и так
далее. — Закончив цитиро-вать, кречетоглазый отложил тетрадь в сторону. Закурил еще одну
«казбечину» и, помолчав, попы-хивая дымом, продолжал: — Выходит, Куттыбаев не возразил
английскому полковнику, что без гения Сталина победа была бы невозможной, сколько бы они
ни крутились там, в Европе, в парти-занах или еще как угодно. Значит, он товарища Сталина и в
мыслях не держал! Это до тебя доходит?