Page 88 - Белый пароход

5 января 1953 года в десять часов утра на разъезде Боранлы-Буранный сделал остановку
пасса-жирский поезд, хотя все пути перед ним были открыты, и он мог, как всегда, проследовать
без задержки. Поезд простоял всего полторы минуты. Этого было, видимо, вполне достаточно.
Трое — все в черных хромовых сапогах одинакового фасона — сошли с подножки одного из
вагонов и направи-лись прямо в дежурное помещение. Шли молча и уверенно, не оглядываясь по
сторонам, лишь на секунду задержались возле снежной бабы. Молча посмотрели на надпись на
куске фанеры, приветству-ющую их, да глянули на дурацкий малахай, старый, облезлый
казангаповский малахай, напяленный на голову бабы. И с тем прошли в дежурку.
Через некоторое время из дверей выскочил начальник разъезда Абилов. Чуть было не
столкнулся со снежной бабой. Выругался и поспешно пошел дальше, почти побежал, чего с ним
никогда не бывало. Минут через десять, запыхавшись, он уже возвращался назад, ведя с собой
Абуталипа Куттыбаева, которого срочно разыскал на работе. Абуталип был бледен, шапку
держал в руке. Вместе с Абиловым он вошел в дежурное помещение. Однако очень скоро вышел
оттуда в сопровождении двух приезжих в хромовых сапогах, и все они направились в барак, где
жили Куттыбаевы. Оттуда они вскоре вернулись, опять же неотступно сопровождая Абуталипа,
неся какие-то бумаги, взятые в его доме.
Потом все стихло. Никто не выходил и не входил в дежурное помещение.
Едигей узнал о случившемся от Укубалы. Она добежала по поручению Абилова на четвертый
километр, где проводились в тот день ремонтные работы. Отозвала Едигея в сторону:
— Абуталипа допрашивают.
— Кто допрашивает?
— Не знаю. Какие-то приезжие. Абилов велел передать, что если не будут допытываться, то
не говорить, что на Новый год были вместе с Абуталипом и Зарипой.
— А что тут такого?
— Не знаю. Он так просил сказать тебе. И велел тебе к двум часам быть на месте. У тебя тоже
хотят что-то спросить, узнать насчет Абуталипа.
— А что узнавать?
— Откуда я знаю. Пришел перепуганный Абилов и говорит — так и так. А я к тебе.
К двум часам и без того ходил Едигей домой обедать. По пути, да и дома все пытался взять в
толк, что случилось. Ответа не находил. Разве что за прошлое, за плен? Так давно уже
проверили. А что еще? Тревожно, плохо стало на душе. Хлебнул две ложки лапши и отставил в
сторону. Посмотрел на часы. Без пяти два. Раз велели в два, значит, в два. Вышел из дома. Возле
дежурки прохаживался взад-вперед Абилов. Жалкий, смятый, подавленный.
— Что случилось?
— Беда, беда, Едике, — заговорил Абилов, робко поглядывая на дверь. Губы у него мелко
дрожали. — Куттыбаева засадили.
— А за что?
— Какие-то запрещенные писания нашли у него. Ведь все вечера что-то писал. Это же все
знают. И вот дописался.
— Так это он для детей своих.
— Не знаю, не знаю, для кого. Я ничего не знаю. Иди, тебя ждут.
В комнатушке начальника разъезда, именуемой кабинетом, его ждал человек примерно
одного возраста с ним или помоложе немного, лет тридцати, плотный, большеголовый,
подстриженный ежиком. Мясистый, ноздрястый нос припотевал от напряжения мысли, он что-то
читал. Он вытер нос платком, хмуря тяжелый высокий лоб. И потом на протяжении всего их
разговора он то и дело обтирал постоянно припотевавший нос. Он достал из лежащей на столе