Page 38 - Борьба миров

Реджент-Парк под редкими газовыми фонарями, прохаживались парочки, как и всегда в это
время. Ночь была тихая и жаркая, и даже душная; временами доносился грохот пушек, а
после полуночи на юге засверкали зарницы, и начала собираться гроза.
Мой брат читал и перечитывал газету, опасаясь для меня самого худшего. Он не
находил себе места от беспокойства и после ужина принялся опять бесцельно бродить по
улицам. Вернувшись домой, он пробовал сосредоточиться на работе к предстоящим
экзаменам, но тщетно, и вскоре после полуночи улегся спать.
На заре он проснулся от стука дверей, колокольного звона и топота бегущих по улице
ног. Где-то вдали бил барабан. На потолке комнаты играли красные отблески огня. Минуту
он лежал неподвижно, не понимая, что все это значит наступил ли «судный день», или весь
мир с ума сошел? Потом он соскочил с постели и побежал к окну.
Его комната была и самом верхнем этаже, и, когда он высунулся в окно, то увидел, что
по всей улице в домах открываются окна и люди во всевозможных ночных костюмах,
полуодетые, смотрят на улицу. Со всех сторон сыпались вопросы.
— Они идут, — прокричал во все горло полисмэн, колотя в ворота. — Марсиане
идут! — и бросился к соседнему дому. Из казармы на Албани-Стрит доносился стук
барабана и рев военных труб, а колокольни всех ближайших церквей старались наперебой
разогнать сон обывателей тревожным, громким звоном. Кругом хлопали открывающиеся
двери ворот, и окна противоположных домов загорались одно за другим желтым светом,
казавшимся особенно ярким после ночной темноты.
Из угла выехала закрытая карета, прогрохотала под окном и покатила вдоль улицы,
постепенно затихая вдали. Следом за ней проскакали два извозчичьих кэба, а за ними
последовала целая вереница мчавшихся экипажей. Все они направлялись к станции Чок-
Фарм, где снаряжались поезда по северо-западной линии.
Ошеломленный всем этим, брат мой долго стоял у окна и смотрел, как бегали
полисмэны от дома к дому, стуча в наружные двери и выкрикивая свое непонятное
сообщение. Вдруг он услышал у себя за спиной стук отворяемой двери, и сосед, живущий на
той же площадке, вошел к нему. Он был в ночных туфлях и нижнем белье, со свободно
болтающимися подтяжками и с растрепанной после сна головой.
— Что случилось? — спросил он. — Пожар? Что означает этот адский шум?
Оба высунулись в окно, стараясь разобрать, что кричали на улице полисмены. Из
боковых улиц подходили люди, соединялись в группы и о чем-то оживленно беседовали.
— Что означает вся эта чертовщина? — спросил сосед моего брата.
Тот промычал ему в ответ что-то неопределенное и начал одеваться, поминутно
вскакивая и подбегая к окну, чтобы не пропустить ни одной подробности из того, что
делалось улице. А там волнение все разрасталось. Вдруг, несмотря на ранний час, появились
газетчики, выкрикивая во все горло:
— «Лондону грозит опасность от удушения! В Кингстоне и Ричмонде разрушены
укрепления! Страшное избиение в долине Темзы!»
И повсюду кругом, в нижних квартирах, в домах соседних и напротив, за парком и на
всех прочих бесчисленных улицах той части Мерилибона, в округе Вестбурн-Парка и Св.
Панкратия, и дальше на запад и на север, в Кильбурне, Сент-Джонс-Вуде и Гэмпстэде, и на
восток — в Шоредиге, Гайбюри, Гаперстоне и Гостоне, и по всему громадному пространству
Лондона от Илинга до Ист-Гэма, люди, как полоумные, вскакивали с постели, протирали
глаза и бежали к окну, чтобы смотреть на улицу и задавать друг другу бессмысленные
вопросы, потом одевались впопыхах, а по улицам огромного города проносилось, между тем,
первое дуновение налетевшей бури страха — предвестника великой общей паники. Лондон,
только лишь накануне, в воскресенье вечером, отошедший ко сну спокойным и тупо
равнодушным, проснулся на заре, в понедельник утром, с острым сознанием грозящей
опасности.
Так как наблюдения из окна не могли ему помочь разобраться в случившемся, то брат
вышел на улицу как раз в тот момент, когда заря окрасила облака и крыши в розоватый цвет.