Page 156 - Горячий снег

пути независимо молчавшего в ровике Рубина, крупными шагами пошел к орудию, где под
бруствером Зоя с помощью Нечаева перебинтовывала разведчика.
«Если меня убьют сегодня, значит, так должно и быть, — стискивая приклад автомата,
подумал Кузнецов, но тут же отогнал эту мысль: — Почему я подумал об этом?»
— Товарищ лейтенант, готовы!.. Все — как на свадьбе!
Из хода сообщения в ровик вошел Уханов, а позади него маленький, тихий, виновато-
понурый Чибисов, вдавивший голову в плечи; карабин был прижат к его боку ненужной
мешающей палкой.
— Вот и прекрасно… Оставьте карабин Нечаеву, возьмите его автомат, — приказал
Кузнецов и кивнул Уханову: — Пойдете рядом с ним. Я — с Рубиным. Ну, все. Вперед!
В это время у орудия зашевелились, замаячили фигуры на площадке, и сбоку Зоя и
Нечаев на руках пронесли к берегу разведчика с немыслимо утолщенными, забинтованными
ногами, и ветерком повеяло на Кузнецова еле различимым шепотом:
— Счастливо, мальчики! Возвращайтесь!.. Ни пуха вам ни пера!
Кузнецов не ответил ей.

Глава двадцать первая

— Вперед!
Это была последняя команда Кузнецова, услышанная Чибисовым, когда вскарабкались
на бруствер, и здесь, за бруствером, через десять шагов все отодвинулось, ушло назад,
перестало защищать — землянки под берегом, ровики, орудие, ходы сообщения, — и
мгновенно охватило ощущение собственной открытости, оторванности от людей, от того,
что было своим. Чибисов на подкашивающихся ногах ковылял за Ухановым, то и дело
проваливаясь в глубокие воронки и в страхе вырываясь из них, с застрявшим в горле криком:
«Куда мы идем?» — мотался из стороны в сторону.
А спереди ближе и ближе надвигалось что-то из затаенной неизвестности степи, в
которой была дикая ночь, заставленная силуэтом недавнего боя; степь леденела в змеином
шелесте поземки, в безмолвии зарева за спиной, и порой казалось: тихие, забеленные снегом
тени поджидающе выползают навстречу, бесшумно извиваются меж неподвижных громад
танков, еле позвякивает железо и подымаются впереди белые головы с рогатыми
очертаниями квадратных касок… И Чибисов падал на землю, по-пьяному тыкаясь пальцами
в спусковую скобу автомата: «Немцы! Немцы!»
Но выстрелов не было. Уханов не падал в снег, не подавал команды, шел, наклонясь к
ветру, переступая через эти извивающиеся под поземкой тени. Тогда Чибисов, едва отпуская
дыхание, отдирал иней на мокрых веках: вокруг виднелись вмерзшие в снег трупы,
запорошенные с утра, — наверно, те немцы, которые успели выскочить из подожженных
танков.
«Мертвецы это, слава Богу! — билось в сознании Чибисова вместе со стучащим где-то
в висках сердцем. — По мертвецам к живым идем… Господи, куда мы идем? Неужто Уханов
не боится так к немцам зайти? Здесь они живые таятся!.. Неужто второй раз в плен? Окружат
в одночасье, закричат…».
И, мертвея от страха, слабея до дрожи в мускулах живота, судорожно озираясь вправо,
он хотел увидеть, где идут Кузнецов и Рубин. Но не было видно их. «Не перетерплю второй
раз, убью себя!.. Господи, пожалей меня и моих детей! Не злой ведь я человек, ни кошку
чужую, ни собаку даже — никого в жизни не обижал!.. Пальцем ни жену, ни детей не
тронул! В парнях еще тихим, смирным называли, смеялись, никаких драк не любил… С
разведчиком, с парнишкой не по умыслу было! С испугу я… окоченел весь! За это наказание
мне?» — мысленно шептал Чибисов, с мольбой обращаясь к кому-то, кто распоряжался его
жизнью, его судьбой, и уже смутно видел, куда идет, — толчками колыхались перед
закрытыми глазами очертания танков в светло-лиловой пустоте.
— Стой, Чибисов! Ложись! — прозвучала, как удар по голове, команда Уханова. —