Page 180 - Горячий снег

не было этой ночью, что вот сейчас она выйдет из сумрака, перетянутая, почти
переломленная своим офицерским ремнем по талии, в полушубке, подымет глаза, чернота их
блеснет из-за бахромы инея на ресницах, губы и тонкие брови дрогнут в улыбке, и она
скажет шепотом: «Кузнечик, тебе и мне приснилось, что я погибла. Ты меня будешь жалеть
хоть немножко?»
Но было пустынно и мертвенно-тихо вокруг.
Спотыкаясь, он поднялся по ступеням на берег, вошел в ход сообщения и, не доходя до
орудия, вдруг упал грудью на бровку траншеи, в тупом отчаянии прижался лбом к холодным
шершавым перчаткам, и что-то жарко и горько сдвинулось в его горле; он сморщился,
стиснув зубы, и долго терся губами и лбом об эту ледяную, шершавую и жесткую шерсть
перчаток, молча, с острым сладострастием глотая слезы. Он плакал так одиноко и отчаянно
впервые в жизни. И когда вытирал лицо, снег на рукаве ватника был горячим от его слез.

Глава двадцать четвертая

Уже поздним вечером для Бессонова стало очевидным, что, несмотря на ввод в бой
отдельного танкового полка и резервной 305-й стрелковой дивизии, несмотря на быстроту и
самоотверженность действий Отдельной истребительно-противотанковой бригады, несмотря
на интенсивный огонь двух вызванных полков реактивных минометов, немцев не удалось
столкнуть с захваченного ими к исходу дня северобережного плацдарма, выбить их танки из
северной части станицы, но тем не менее, хоть и с огромным трудом, удалось разжать клещи,
намертво сжимавшие фланги деевской дивизии, пробить узкий коридор к окруженному
полку майора Черепанова, истекавшему кровью в круговой обороне.
К полуночи в полосе армии бои постепенно прекратились везде.
В этот час Бессонов с недоверием к затишью, но и несколько удовлетворенный
донесениями о действиях 305-й дивизии, прорубившей коридор к полку Черепанова, сидел в
своем блиндаже и утомленно выслушивал доклад об обстановке заместителя начальника
оперативного отдела майора Гладилина. Доклад был деловито сух; Бессонов ни разу не
перебил его. От нервного перенапряжения приступами болела нога, особенно после того, как
он на высоте Деева упал в траншее, неудобно подвернув ступню, при огневом налете
шестиствольных минометов. От этих приступов сухое лицо Бессонова стало еще суше,
осунулось, посерело; временами его бросало в знойкий пот, и он вытирал его с шеи, с висков
носовым платком, избегая неотступного внимания майора Божичко, давно заметившего, что
с командующим не очень ладно.
— Не ясно, майор, — выслушав доклад, сказал Бессонов и разогнул под столом ногу,
находя для нее удобное положение.
Замечание «не ясно» относилось не к докладу, не к сложившейся в корпусах
обстановке, но Гладилин поджарой своей фигурой, нестроевой выправкой тихого,
уравновешенного, пожилого человека, привыкшего докладывать объективные данные по
возможности без эмоций, выразил секундное замешательство, точно забыл отметить
существенное, то, чего не имел права не отметить.
— Простите, товарищ командующий, не понял. — Высокий лоб Гладилина стал нежно-
розовым, заметнее забелела сахарная седина аккуратно и гладко зачесанных назад волос.
— Вчера ночью, — договорил Бессонов своим скрипучим голосом, — они ни на час не
прекращали действий. Сегодня, введя резерв, по нашим данным, и даже удобный плацдарм
захватив, затихли. Не кажется ли это вам алогичным, майор? Непоследовательным, так
сказать?
— Думаю, что это связано с действиями наших соседей на Среднем Дону, товарищ
командующий. С действиями Юго-Западного и Воронежского фронтов. Правда, начало их
наступления сегодня не было очень успешным, но так или иначе…
— Возможно, — перебил Бессонов.
После целых суток успешного натиска немцев, торопливого наращивания удара — их