Page 106 - Похождения бравого солдата Швейка

«Убью его, мерзавца!» — сказал он про себя, садясь в трамвай.

* * *

Между тем бравый солдат Швейк всецело погружён в разговор с вестовым из казарм.
Вестовой принёс поручику бумаги на подпись и поджидал его.
Швейк угощал вестового кофеём. Разговор шёл о том, что Австрия вылетит в трубу.
Говорилось об этом как о чём-то, не подлежащем сомнению. Один за другим сыпались
афоризмы. Каждое слово из этих афоризмов суд, безусловно, определил бы как
доказательство государственной измены, и их обоих повесили бы.
— Государь император небось одурел от всего этого, — заявил Швейк. — Умным-то он
вообще никогда не был, но эта война его наверняка доконает.
— Балда он! — веско поддержал солдат из казармы. — Глуп, как полено. Видно, и не
знает, что война идёт. Ему, наверно, постеснялись бы об этом доложить. А его подпись на
манифесте к своим народам — одно жульничество. Напечатали без его ведома — он вообще
уже ничего не соображает.
— Он того… — тоном эксперта дополнил Швейк. — Ходит под себя, и кормить его
приходится, как малого ребёнка. Намедни в пивной один господин рассказывал, что у него
две кормилицы, и три раза в день государя императора подносят к груди.
— Эх! — вздохнул солдат из казармы. — Поскорей бы уж нам наложили как следует,
чтобы Австрия наконец успокоилась.
Разговор продолжался в том же духе. Швейк сказал в пользу Австрии несколько
тёплых слов, а именно, что такой идиотской монархии не место на белом свете, а солдат,
делая из этого изречения практический вывод, прибавил:
— Как только попаду на фронт, тут же смоюсь.
Так высказывались солдаты о мировой войне. Вестовой из казармы сказал, что сегодня
в Праге ходят слухи, будто у Находа уже слышна орудийная пальба и будто русский царь
очень скоро будет в Кракове.
Далее речь зашла о том, что чешский хлеб вывозится в Германию и что германские
солдаты получают сигареты и шоколад.
Потом они вспомнили о войнах былых времён, и Швейк серьёзно доказывал, что когда
в старое время в осаждённый город неприятеля кидали зловонные горшки, то тоже не сладко
было воевать в такой вони, Он-де читал, что один город осаждали целые три года и
неприятель только и делал, что развлекался с осаждёнными на такой манер.
Швейк рассказал бы ещё что-нибудь не менее интересное и поучительное, если б
разговор не был прерван приходом поручика Лукаша.
Бросив на Швейка страшный, уничтожающий взгляд, он подписал бумаги и, отпустив
солдата, кивнул Швейку, чтобы тот шёл за ним в комнату.
Глаза поручика метали молнии. Сев на стул и глядя на Швейка, он размышлял о том,
когда начать избиение.
«Сначала дам ему раза два по морде, — решил поручик, — потом расквашу нос и
оборву уши, а дальше видно будет».
На него открыто и простосердечно глядели добрые, невинные глаза Швейка, который
отважился нарушить предгрозовую тишину словами:
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, что вы лишились кошки. Она
сожрала сапожный крем и позволила себе после этого сдохнуть. Я её бросил в подвал, но не
в наш, а в соседний. Такую хорошую ангорскую кошечку вам уже не найти!
«Что мне с ним делать! — мелькнуло в голове поручика. — Боже, какой у него глупый
вид!»
А добрые, невинные глаза Швейка продолжали сиять мягкой теплотой,
свидетельствовавшей о полном душевном равновесии: «Всё, мол, в порядке, и ничего не
случилось, а если что и случилось, то и это в порядке вещей, потому что всегда что-нибудь