Page 101 - Похождения бравого солдата Швейка

Траутенсдорф, происходящая от Зигфрида фон Бузенталь. Отец получил первый приз на
берлинской выставке конюшенных пинчеров тысяча девятьсот двенадцатого года. Мать
награждена золотой медалью нюрнбергского общества разведения породистых собак. Как
думаешь, сколько ему лет?
— По зубам — два года.
— Пиши — полтора.
— Он плохо обрублен, Швейк. Посмотри на уши.
— Это можно поправить. Подстрижём позднее, когда обживётся. А сейчас пёс ещё
больше озлится.
Похищенный грозно рычал, сопел, метался и наконец лёг, усталый, с высунутым
языком, и стал ждать, что с ним будет дальше. Понемногу он успокоился и только изредка
жалобно скулил.
Швейк предложил собаке остатки печёнки, которые дал ему Благник. Но пёс даже не
дотронулся до неё. Он лишь посмотрел на печёнку и окинул обоих таким взглядом, будто
хотел сказать: «Я уже на этом обжёгся один раз — жрите сами!»
Пёс лежал с покорным видом и притворялся, что дремлет, но внезапно ему пришло что-
то в голову, и, встав на задние лапы, он передними стал просить. Пёс сдавался.
Но на Швейка эта трогательная сцена ничуть не подействовала.
— Ложись! — крикнул он псу. Бедняга лёг, жалобно скуля.
— Какую кличку вписать ему в аттестат? — спросил Благник. — Раньше его звали
Фокс. Нужно подобрать что-нибудь похожее, чтобы сразу понял.
— Ну, назовём его хотя бы Максом. Посмотри-ка, Благник, как ушами зашевелил.
Встань, Максик!
Несчастный пинчер, у которого отняли и родной кров и родное имя, встал в ожидании
дальнейших приказаний.
— Я думаю, его можно отвязать, — решил Швейк. — Посмотрим, что он будет делать.
Когда собаку отвязали, она сразу подошла к двери и три раза отрывисто гавкнула на
крючок, рассчитывая, очевидно, на великодушие этих злых людей. Однако, видя, что люди
не понимают её желания выйти отсюда, она сделала у двери лужу, уверенная, что за это её
вышвырнут, как это случалось во времена её юности, когда полковник строго, по-военному
учил её соблюдать чистоту. Вместо этого Швейк заметил:
— Э, да он хитрый, это прямо иезуитский номер!
Швейк вытянул Макса ремнём и ткнул его мордой в лужу, так что тот долго не мог
дочиста облизаться.
Пёс заскулил от позора и начал бегать по кухне, в отчаянии обнюхивая свой
собственный след. Потом ни с того ни с сего подошёл к столу, сожрал положенные на полу
остатки печёнки, лёг к печке и после всех своих злоключений уснул.
— Сколько я тебе должен? — спросил Швейк Благника при прощании.
— Не будем об этом говорить, Швейк! — мягко сказал Благник. — Для старого
товарища я на всё готов, особенно если он на военной службе. Будь здоров, голубчик, и
никогда не води его через Гавличкову площадь, чтобы не стряслось беды. Если тебе ещё
понадобится какая-нибудь собака, ты знаешь, где я живу.
Швейк дал Максу как следует выспаться, а сам тем временем купил у мясника четверть
кило печёнки, сварил её и, положив собаке под нос, стал ждать, когда она проснётся. Макс
ещё спросонья начал облизываться, потянулся, обнюхал печёнку и проглотил её. Потом
подошёл к двери и повторил свой опыт, залаяв на крючок.
— Максик, — позвал его Швейк, — поди сюда!
Макс недоверчиво подошёл. Швейк взял его на колени и стал гладить. Тут Макс в
первый раз приятельски завилял своим обрубком и осторожно стал хватать Швейка за руку.
Потом нежно подержал её в своей пасти, глядя на Швейка умным взглядом, будто говорил:
«Ничего, брат, не поделаешь, вижу, что дело проиграно».
Продолжая гладить собаку, Швейк стал нежным голосом рассказывать сказку: