Page 115 - Похождения бравого солдата Швейка

какая-то дама в панике побежала с чемоданом через линию в поле.
— И стоит, — рассуждал Швейк, сохраняя полнейшее спокойствие, — двадцать крон
— это ещё дёшево. Однажды, когда государь император посетил Жижков, некий Франта
Шнор остановил его карету, бросившись перед государем императором на колени прямо
посреди мостовой. Потом полицейский комиссар этого района, плача, упрекал Шнора, что
ему не следовало падать на колени в его районе, надо было на соседней улице, которая
относится уже к району комиссара Краузе, — и там выражать свои верноподданнические
чувства. Потом Шнора посадили.
Швейк посмотрел вокруг как раз в тот момент, когда к окружившей его группе
слушателей подошёл обер-кондуктор.
— Ну ладно, едем дальше, — сказал Швейк. — Хорошего мало, когда поезд
опаздывает. Если бы это произошло в мирное время, тогда, пожалуйста, бог с ним, но раз
война, то нужно знать, что в каждом поезде едут военные чины: генерал-майоры, обер-
лейтенанты, денщики. Каждое такое опоздание — паршивая вещь. Наполеон при Ватерлоо
опоздал на пять минут и очутился в нужнике со всей своей славой.
В этот момент через группу слушателей протиснулся поручик Лукаш. Бледный как
смерть, он мог выговорить только:
— Швейк!
Швейк взял под козырёк и отрапортовал:
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, на меня свалили, что я остановил
поезд. Чудные пломбы у железнодорожного ведомства на аварийных тормозах! К ним лучше
не приближаться, а то наживёшь беду и с тебя захотят содрать двадцать крон, как теперь с
меня.
Обер-кондуктор вышел, дал свисток, и поезд тронулся.
Пассажиры разошлись по своим купе, Лукаш не промолвил больше ни слова и тоже
пошёл на своё место. Швейк, железнодорожный служащий и кондуктор остались одни.
Кондуктор вынул записную книжку и стал составлять протокол о происшествии.
Железнодорожник враждебно глядел на Швейка. Швейк спросил:
— Давно служите на железной дороге?
Так как железнодорожник не ответил, Швейк рассказал случай с одним из своих
знакомых, неким Франтишеком Мличеком из Угржиневси под Прагой, который тоже как-то
раз потянул за рукоятку аварийного тормоза и с перепугу лишился языка. Дар речи вернулся
к нему только через две недели, когда он пришёл в Гостивар в гости к огороднику Ванеку,
подрался там и об него измочалили арапник.
— Это случилось, — прибавил Швейк, — в тысяча девятьсот двенадцатом году в мае
месяце.
Железнодорожный служащий открыл дверь клозета и заперся там.
Со Швейком остался кондуктор, который стал вымогать у него двадцать крон штрафу,
угрожая, что в противном случае сдаст его в Таборе начальнику станции.
— Ну что ж, отлично, — сказал Швейк, — я не прочь побеседовать с образованным
человеком. Буду очень рад познакомиться с таборским начальником станции.
Швейк вынул из кармана гимнастёрки трубку, закурил и, выпуская едкий дым
солдатского табака, продолжал:
— Несколько лет тому назад начальником станции Свитава был пан Вагнер. Вот был
живодёр! Придирался к подчинённым и прижимал их где мог, но больше всего наседал на
стрелочника Юнгвирта, пока несчастный с отчаяния не побежал топиться. Но перед тем как
покончить с собою, Юнгвирт написал начальнику станции письмо о том, что будет пугать
его по ночам. Ей-богу, не вру! Так и сделал. Сидит вот начальник станции ночью у
телеграфного аппарата, как вдруг раздаётся звонок, и начальник станции принимает
телеграмму: «Как поживаешь, сволочь? Юнгвирт». Это продолжалось целую неделю, и
начальник станции в ответ этому призраку разослал по всем направлениям следующую
служебную депешу: «Прости меня, Юнгвирт!» А ночью аппарат настукал ему такой ответ: