Page 117 - Похождения бравого солдата Швейка

зарубил офицера за то, что тот ломился туда за возлюбленной драгуна, провожавшей своего
милого.
Этим фантастическим версиям, характеризующим нервозность военного времени,
положили конец жандармы, которые очистили перрон от посторонних.
А Швейк продолжал пить, с нежностью думая о своём поручике: «Что-то он будет
делать, когда приедет в Чешские Будейовицы и во всём поезде не найдёт своего денщика?»
Перед приходом пассажирского поезда ресторан третьего класса наполнился солдатами
и штатскими. Преобладали солдаты различных полков, родов оружия и национальностей.
Всех их занесло ураганом войны в таборские лазареты, и теперь они снова уезжали на фронт.
Ехали за новыми ранениями, увечьями и болезнями, ехали, чтобы заработать себе где-нибудь
на тоскливых равнинах Восточной Галиции простой деревянный намогильный крест, на
котором ещё много лет спустя на ветру и дожде будет трепетать вылинявшая военная
австрийская фуражка с заржавевшей кокардой. Изредка на фуражку сядет печальный старый
ворон и вспомнит о сытых пиршествах минувших дней, когда здесь для него всегда был
накрыт стол с аппетитными человеческими трупами и конской падалью; вспомнит, что под
фуражкой, как та, на которой он сидит, были самые лакомые кусочки — человеческие
глаза…
Один из кандидатов на крёстные муки, выписанный после операции из лазарета, в
грязном мундире со следами ила и крови, подсел к Швейку. Это был хилый, исхудавший
грустный солдат. Положив на стол маленький узелок, он вынул истрёпанный кошелёк и стал
пересчитывать деньги. Потом взглянул на Швейка и спросил:
— Magyarul? 51
— Я чех, товарищ, — ответил Швейк. — Не хочешь ли выпить?
— Nem tudom, baratom. 52
— Это, товарищ, не беда, — потчевал Швейк, придвинув свою полную кружку к
грустному солдатику, — пей на здоровье.
Тот понял, выпил и поблагодарил:
— Koszonom szivesen. 53
Затем он снова стал просматривать содержимое своего кошелька и под конец вздохнул.
Швейк понял, что мадьяр с удовольствием заказал бы себе пива, но у него не хватает денег.
Швейк заказал ему кружку пива. Мадьяр опять поблагодарил и с помощью жестов стал
рассказывать что-то, показывая свою простреленную руку, и прибавил на международном
языке:
— Пиф-паф! Бац!
Швейк сочувственно покачал головой, а хилый солдат из команды выздоравливающих
показал левой рукой на полметра от земли и, подняв три пальца, сообщил Швейку, что у него
трое малых ребят.
— Nincs ам-ам, nincs ам-ам, 54 — продолжал он, желая сказать, что дома нечего есть.
Слёзы брызнули у него из глаз, и он вытер их грязным рукавом шинели. В рукаве была
дырка от пули, которая ранила его во славу венгерского короля.
Нет ничего удивительного в том, что за этим развлечением пятёрка понемногу таяла и
Швейк медленно, но верно отрезал себе путь в Чешские Будейовицы. С каждой кружкой,
выпитой им и выписавшимся из лазарета солдатом-мадьяром, всё менее вероятной

51 Мадьяр? (венгерск.)

52 Не понимаю, товарищ (венгерск.)

53 Сердечно благодарен (венгерск.)

54 Нечего… нечего (венгерск.)