Page 121 - Похождения бравого солдата Швейка

пропал чемодан, затем, чтобы не спутать, какой-то господин генерал-майор, совершенно
лысый…
— Himmelherrgott! — шумно вздохнув, выругался подпоручик.
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, необходимо, чтобы из меня всё лезло
постепенно, как из старого матраца, а то вы не сможете себе представить весь ход событий,
как говаривал покойный сапожник Петрлик, когда приказывал своему мальчишке скинуть
штаны, перед тем как выдрать его ремнём.
Подпоручик пыхтел от злости, а Швейк продолжал:
— Господину лысому генерал-майору я почему-то не понравился, и поэтому господин
поручик Лукаш, у которого я состою в денщиках, выслал меня в коридор. А в коридоре меня
потом обвинили в том, о чём я вам уже докладывал. Пока дело выяснилось, я оказался
покинутым на перроне. Поезд ушёл, господин поручик с чемоданами и со всеми — и своими
и моими — документами тоже уехал, а я остался без документов и болтался, как сирота.
Швейк взглянул на подпоручика так доверчиво и нежно, что тот уверовал: всё, что он
слышит от этого парня, который производит впечатление прирождённого идиота, — всё это
абсолютная правда.
Тогда подпоручик перечислил Швейку все поезда, которые прошли на Будейовицы
после скорого поезда, и спросил, почему Швейк прозевал эти поезда.
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, — ответил Швейк с добродушной
улыбкой, — пока я ждал следующего поезда, со мной вышел казус: сел я пить пиво — и
пошло: кружка за кружкой, кружка за кружкой…
«Такого осла я ещё не видывал, — подумал подпоручик. — Во всём признаётся.
Сколько их прошло через мои руки, и все, как могли, врали и не сознавались, а этот
преспокойно заявляет: „Прозевал все поезда, потому что пил пиво, кружку за кружкой“».
Все свои соображения он суммировал в одной фразе, с которой и обратился к Швейку:
— Вы, голубчик, дегенерат. Знаете, что такое «дегенерат»?
— У нас на углу Боиште и Катержинской улицы, осмелюсь доложить, тоже жил один
дегенерат. Отец его был польский граф, а мать — повивальная бабка. Днём он подметал
улицы, а в кабаке не позволял себя звать иначе, как граф.
Подпоручик счёл за лучшее как-нибудь покончить с этим делом и отчеканил:
— Вот что, вы, балбес, балбес до мозга костей, немедленно отправляйтесь в кассу,
купите себе билет и поезжайте в Будейовицы. Если я ещё раз увижу вас здесь, то поступлю с
вами, как с дезертиром.
Но так как Швейк не трогался с места, продолжая делать под козырёк, подпоручик
закричал:
— Marsch hinaus, слышали, abtreten. Паланек, отведите этого идиота к кассе и купите
ему билет в Чешские Будейовицы.
Через минуту унтер-офицер Паланек опять явился в канцелярию. Сквозь
приотворённую дверь из-за его плеча выглядывала добродушная физиономия Швейка.
— Что ещё там?
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, — таинственно зашептал унтер
Паланек, — у него нет денег на дорогу, и у меня тоже нет. А даром его везти не хотят,
потому что у него нет удостоверения в том, что он едет в полк.
Подпоручик не полез в карман за Соломоновым решением трудного вопроса.
— Пусть идёт пешком, — решил он, — пусть его посадят в полку за опоздание. Нечего
тут с ним вожжаться.
— Ничего, брат, не поделаешь, — сказал Паланек Швейку, выйдя из канцелярии. —
Хочешь не хочешь, а придётся, братишка, тебе в Будейовицы пешком переть. Там у нас в
караульном помещении лежит краюха хлеба. Мы её дадим тебе на дорогу.
Через полчаса, после того как Швейка напоили чёрным кофе и дали на дорогу, кроме
краюхи хлеба, ещё и осьмушку табаку, он вышел тёмной ночью из Табора, напевая старую
солдатскую песню: