Page 200 - Похождения бравого солдата Швейка

службы; и человек пять солдат, сидевших с ним в одной камере, на всякий случай записали
на бумажке:

Отец — алкоголик. Мать — проститутка.
I. Сестра (утопилась).
II. Сестра (поезд).
III. Брат (с моста).
IV. Дедушка — жену, керосин, поджог.
V. Бабушка (цыгане, спички) + и т. д.

Один из них начал болтать всё это штабному врачу и не успел ещё перевалить через
двоюродного брата, штабной врач (это был уже третий случай!) прервал его: «А твоя
двоюродная сестра с отцовской стороны бросилась в Вене с шестого этажа, за твоим
воспитанием — лодырь ты этакий! — никто не следил, но тебя перевоспитают в
арестантских ротах». Ну, отвели в тюрьму, связали в козлы — и с него как рукой сняло и
плохое воспитание, и отца-алкоголика, и мать-проститутку, и он предпочёл добровольно
пойти на фронт.
— Нынче, — сказал вольноопределяющийся, — на военной службе уже никто не верит
в тяжёлую наследственность, а то все генеральные штабы пришлось бы запереть в
сумасшедший дом.
В окованной железом двери лязгнул ключ, и вошёл профос.
— Пехотинец Швейк и сапёр Водичка — к господину аудитору!
Оба поднялись, Водичка обратился к Швейку:
— Вот мерзавцы, каждый божий день допрос, а толку никакого! Уж лучше бы, чёрт
побери, осудили нас и не приставали больше. Валяемся тут без дела целыми днями, а эта
мадьярская шантрапа кругом бегает…
По дороге на допрос в канцелярию дивизионного суда, которая находилась на другой
стороне, тоже в бараке, сапёр Водичка обсуждал со Швейком, когда же наконец они
предстанут перед настоящим судом.
— Допрос за допросом, — выходил из себя Водичка, — и хоть бы какой-нибудь толк
вышел. Изведут уйму бумаги, сгниёшь за решёткой, а настоящего суда и в глаза не увидишь.
Ну, скажи по правде, можно ихний суп жрать? А ихнюю капусту с мёрзлой картошкой? Чёрт
побери, такой идиотской мировой войны я никогда ещё не видывал! Я представлял себе всё
это совсем иначе.
— А я доволен, — сказал Швейк. — Ещё несколько лет назад, когда я служил на
действительной, наш фельдфебель Солпера говаривал нам: «На военной службе каждый
должен знать свои обязанности!» И, бывало, съездит так тебе при этом по морде, что долго
не забудешь! А покойный обер-лейтенант Квайзер, когда приходил осматривать винтовки,
всегда читал нам наставление о том, что солдату не полагается давать волю чувствам:
солдаты только скот, государство их кормит, поит кофеём, отпускает табак, — и за это они
должны тянуть лямку, как волы.
Сапёр Водичка задумался и немного погодя сказал:
— Швейк, когда придёшь к аудитору, лучше не завирайся, а повторяй то, что говорил
на прошлом допросе, чтобы мне не попасть впросак. Главное, ты сам видел, как на меня
напали мадьяры. Ведь как теперь ни крути, а мы всё это делали с тобой сообща.
— Не бойся. Водичка, — успокаивал его Швейк. — Главное — спокойствие и никаких
волнений. Что тут особенного, — подумаешь, какой-то там дивизионный суд! Ты бы
посмотрел, как в былые времена действовал военный суд. Служил у нас на действительной
учитель Герал, так тот, когда всему нашему взводу в наказание была запрещена отлучка в
город, лёжа на койке, рассказывал, что в Пражском музее есть книга записей военного суда
времён Марии-Терезии. В каждом полку был свой палач, который казнил солдат поштучно,
по одному терезианскому талеру за голову. По этим записям выходит, что такой палач в
иной день зарабатывал по пяти талеров. Само собой, — прибавил Швейк солидно, — полки